Ангел за правым плечом - Дмитрий Лекух Страница 36

Удивительно, думаю.

С его-то вечной, даже немного нарочитой расхлябанностью и неряшливостью – и такие, всегда аккуратные, ухоженные тряпочки для этих чертовых линз.

На фоне грубых растянутых свитеров, вечных поношенных джинсов, растоптанных, хоть и дорогих, башмаков, одержимого огня в маленьких злобных свиных глазках.

И откуда только что берется?

…Наконец процедура протирки диоптрий была закончена, очки оказались на носу, а тяжелый, немигающий кабаний взгляд сосредоточился на моей скромной и старающейся стать как можно более неприметной персоне.

– Водку, – спрашивает, – пить будешь?

Я вздыхаю.

Кажется, думаю, пронесло.

– Нет, – жму плечами, – к сожалению. Я за рулем, а на персонального водителя пока что не заработал.

– А вот это ты брось! – хмыкает. – Когда это еще редактор отдела информации моей газеты каких-то там сраных ментов боялся?! А если у тебя принципы – так бросишь машину у редакции, на стоянке, никуда она отсюда не денется…

Я снова жму плечами.

– Ну, – говорю, – если вопрос так стоит – тогда буду. От вас же все равно, блин, не отвертишься…

Он согласно кивает.

– Молодец, – говорит, – понятливый. За это и ценю…

И нажимает кнопку громкой связи.

– Вероника Эммануиловна, – ревет, – водки нам принеси! Любой, лишь бы похолоднее! И закусить чем сообрази! У тебя там вроде яблоки мои любимые всегда в наличии имеются…

Я морщусь.

– Игорь, – говорю, – по телефону, даже по громкой связи, можно и потише разговаривать. А то у меня даже на стадионе так громко орать не получается.

Он неожиданно смущается, и маленькие красноватые глазки за толстыми стеклами очков вдруг становятся совершенно беззащитными.

– Да я все понимаю, – говорит, – Данила. Только вот привыкнуть к этому неприличному начальственному положению все равно никак почему-то не получается. Потому и ору в селектор, как будто мне яйца прищемили.

Я хмыкаю.

Все-таки – я его достал.

Причем – с совершенно безопасной позиции и расстояния.

Даже если захочет что в обратку прислать – ни фига не дотянется.

Маленькая, но победа.

А победой над таким противником гордиться можно всегда, какой бы маленькой и потешной она со стороны и не выглядела.

Вероника появилась почти мгновенно.

Словно под дверью ждала, заранее приготовившись.

С подносом, украшенным замерзшей бутылкой водки, порезанным на дольки кислым зеленым яблоком и маленькой тарелочкой маслин.

Шеф в этом отношении был человеком глубоко прагматичным и, придя однажды к весьма справедливому выводу, что закуска крадет градус, намертво разделил эти два процесса.

В смысле, процессы еды и питья.

Так что всякого вида бутерброды, канапе и прочие вкусности, а также малейшие намеки на их существование в природе, для людей, употребляющих с ним водку, были, к сожалению, совершеннейшим образом недопустимы.

Под страхом немедленного и пожизненного исключения из круга его ближайших собутыльников.

А это, вообще-то, могло и на успешности карьеры, так, чисто случайно, отразиться.

Игорь – я уже говорил об этом – вообще перец злобный, по жизни.

И память у него отличная.

Ну его на фиг.

Я вздохнул и в очередной раз пожалел, что так еще и не перекусил.

Причем даже пытаться объяснять это Игорю было совершенно бессмысленно.

Потому как сам он вообще никогда не завтракал.

Пил кофе и мчал в редакцию.

Я у него как-то пару раз ночевал после вечерних возлияний, так он даже меня умудрялся в семь утра расталкивать.

Чашку растворимого кофе в зубы – и арбайтен, вплоть до самого посинения.

Обедал же шеф бутербродами с вареной колбасой, стаканом томатного сока и соленым огурчиком, а ужинать ехал на какую-нибудь очередную деловую встречу, где тут же, естественно, начинал выпивать свою любимую русскую водочку и есть, соответственно, прекращал, – опять-таки из-за своих неизменных дурацких принципов.

И так – все четыре с лишним года нашего с ним весьма интенсивного знакомства.

Как он при таком режиме умудрялся оставаться не только живым, но и вполне себе здоровым физически и психически человеком, лично для меня до сих пор остается совершенно неразрешимой загадкой.

Я бы уже давно умер.

А этот вон даже и не заморачивается…

Отпустил взмахом руки секретаршу, сам разлил водку по маленьким, аккуратным стопкам.

Вздохнул.

– Ну что, – говорит, – за Ингино везение. Не у каждого так получится, чтобы, считай, без единой царапины…

– Может, – сомневаюсь, – сначала Серегу Патлатого помянем? Ну, штурмана ее погибшего. Да и о везении я бы говорить в этой ситуации поостерегся. Ничего себе, по ее вине считай, – один человек на тот свет отправился! Другой – на больничную койку. Машина любимая опять-таки, в дребезги. Да к тому же еще и уголовка серьезная нависает. Срок, возможно, корячится в полный рост, причем немаленький. Какое уж тут, извини, на хрен везение…

– Ну, – кривится мой мудрый шеф, – Патлатого я вашего не знал, так что помянуть-таки конечно, могу, но только чисто из вежливости. Выпьем, объясню почему. Следующим тостом. И обо всем остальном попозже поговорим, после того как Ингино везение отметим. Жива-таки, здорова относительно, остальное – херня. Выберется. Так что – давай за нее. И за ее ангела за правым плечом…

И – тянется через стол чокаться.

Дзинькнули.

Опрокинули.

Я маслинкой закусил, он – долькой своего любимого, кислого, как уксус, зеленого яблока.

Одновременно поморщились.

Непростое это дело – водку с утра пить.

Не тривиальное.

Ничего.

Прорвемся.

Первый раз, что ли?

– Так, – напоминаю, – ты что-то про гибель штурмана хотел сказать? И про прочие привходящие обстоятельства Ингиного «везения»? И еще – тост какой-то у тебя странный был: за ангела за плечом. Это к чему?

– А о чем тут говорить-то? – удивляется. – Ну погиб парень. Сколько их гибнет-то в ежедневном режиме на дорогах Москвы и Московской области? И что теперь? Не пить?! Или пить за каждого?! Я ж его даже не знал, в конце-то концов. А насчет ангела за правым плечом – это байка такая есть старая, еще библейская. Точнее – притча. А то я что-то, как только с тобой общаться начинаю, сразу же на ваш этот сленг дурацкий перехожу. Если не слышал, то потом как-нибудь обязательно побеседуем. Но – не сейчас, сейчас – некогда.