Куриный бульон для души. 101 история о животных - Кэрол Клайн Страница 35

Мама заглянула в коробку, и то, что она увидела, вызвало у нее отвращение.

– Ох ты, дело зашло слишком далеко, – сказала она папе, качая головой и не веря своим глазам. – Давай просто попросим ветеринара избавить ее от несчастий.

Этого несчастного маленького терьерчика – размером не больше заварочного чайничка – заживо снедали болезнь и голод. Безжизненные мраморные глазки печально выпучились над тонким заостренным носом; костлявые длинные лапы переплелись друг с другом, точно разваренные спагетти на тарелке.

– Мне ужасно жаль, – сказал папе на следующий день ветеринар, – но я, честное слово, уже ничего не могу сделать, чтобы помочь ей. Болезнь зашла слишком далеко.

Но папа настаивал.

– Что ж, ладно, – сдался врач, – если хотите попробовать, есть одно лекарство в таблетках и лечебный крем, который нужно втирать ей в раны от парши. Но вы так уж особенно не надейтесь. Сомневаюсь, что она переживет эти выходные.

Папа снова завернул больного бездомного щенка в старое банное полотенце и понес в машину. В тот день он впервые осторожно вынес ее под клены на заднем дворе и начал лекарственное лечение.

– Твой папа каждый день выносил это бедное несчастное маленькое существо под деревья и втирал мазь в кожу, – рассказывала мама. – Эти сочащиеся раны у нее по всему телу. Невозможно даже понять, какого цвета ей полагается быть, – вся ее шерсть изъедена паршой и инфекцией.

– Я не оставлю ее у нас, если ей станет лучше, – обещал папа маме. – Я найду для нее хороший дом, если лечение поможет.

Маму не слишком радовало наличие в доме грязной бродяжки отталкивающего вида, без шерсти и с длинными безвольными лапами-макаронинами.

– Не думаю, что нам придется об этом беспокоиться, – вздохнула мама. – Но не переживай сильно, если лечение не поможет. Ты, по крайней мере, попытался.

В первые несколько дней после того, как бродячий щенок вошел в папину жизнь, надежда на его выживание оставалась слабой. Болезнь и голод подвергли маленькую собачку жестокому испытанию. Казалось, помочь ей может только чудо.

Потеряв счет дням, мама наблюдала из окна кухни, как папа продолжал выносить собачку в картонной коробке под клены, где лечил ее раны – результат запущенности болезни.

Никто точно не помнит, сколько времени прошло, прежде чем проблеск надежды появился на папином лице – и в мраморных глазах щенка. Но постепенно, с робостью и сдержанностью, собачка начала доверять моему отцу, и первое виляние ее тощенького хвостика доставило папе великую радость.

Мама не желала принимать участия в этой спасательной операции, поскольку не была заинтересована в том, чтобы собака вошла в их дом и жизнь. Но, увидев лицо мужа в тот момент, когда щенок продемонстрировал первые признаки игривости, она поняла, что папой двигало нечто большее, чем простое сострадание.

Он был родом из бедной семьи горцев, которые фермерствовали на скалистых горных хребтах плато Озарк. В детстве ему редко выпадали радости, а став взрослым, он в поте лица вкалывал на таких работах, где требовался ручной труд. Решив спасти этого слабенького запаршивевшего щенка, он, похоже, врачевал собственный раненый дух, особенно когда преуспел и обманул судьбу, выходив Типпи и помогая ей оправляться от болезни.

– Только глянь на нее! – улыбалась мама. – Ты действительно это сделал! У нее снова стала отрастать шерсть, и она начинает понемногу играть. Никто не думал, что она вообще доживет до сегодняшнего дня, но ты держал ее сторону и верил, что она справится!

По мере того как собачка продолжала исцеляться, проявлялись ее истинные цвета – и это были самые милые цвета в самом милом из узоров. Белый клочок тут и там, созвездие дымчато-черных пятнышек вокруг кончика носа и на груди, крапчатые белые пятна на фоне черного туловища. А из-за белого кончика хвоста ей дали самое обычное имя для самой обычной собаки: Типпи.

– Знаешь, дорогая, я пытался найти для нее хороший дом, но никому в данный момент не нужна маленькая собачка, – жаловался папа. – Где я только не спрашивал! Клянусь тебе, я вправду очень старался.

Мама-то знала, что он старался примерно так же, как мужчина, в жаркий летний день выбирающий между газонокосилкой и добрым старым гамаком.

– Ну, прямо не знаю, кому она может понадобиться, – отвечала мама. – Даже с отросшей шерстью и исчезнувшими язвами она все равно довольно уродлива, да еще лапы эти длинные…

Спустя пару недель безуспешных попыток пристроить щенка, папа сказал:

– Ну да, я понимаю, что она не самая хорошенькая маленькая собачка, но, полагаю, просто обязана таковой стать. Никому другому она не нужна.

Вот! Он это сказал. И мама поняла, что маленькая, никому не нужная потеряшка пришла в ее дом и свернулась клубочком, чтобы остаться.

Ей придется спать в прачечной, а не в доме, ворчливо высказалась мама. Папа и Типпи повиновались правилам, и их необыкновенная дружба ветвилась и процветала в самых что ни на есть утешительных проявлениях – ибо они стали нужны друг другу в худшие для папы времена.

– Эта собачка прошла с твоим папой через всю боль и мучения, вызванные раком, в следующие три года, – вспоминала мама. – Иногда мне кажется, что Бог специально послал эту малышку, чтобы она была рядом с ним до конца.

После того как папа умер, мама однажды вошла в прачечную и уставилась на тихое маленькое существо, которое послушно свернулось в своей постельке из картонной коробки.

– Хмм… Ладно, Типпи, – сказала мама тихонько. – Пожалуй, никому не повредит, если ты время от времени будешь забегать в дом. Там теперь ужасно одиноко.

И в этот момент мама ощутила такую связь с этой милой малюткой, словно папа до сих пор протягивал руки с небес, чтобы помочь им обеим в час нужды.

В последующие месяцы мама и Типпи стали своего рода родственными душами. Картонная коробка переместилась из прачечной в дом, в мамину спальню, где и оставалась следующие четырнадцать лет.

– Пока у меня была эта собачка, – говорила мама, – словно какая-то частица твоего папы оставалась здесь. Она вернула в дом жизнь.

Жестокое время и возраст сказались на маленькой маминой подруге; пришла слепота, начались боли в суставах. С всепоглощающей печалью и сожалениями мама попросила моего брата помочь отвезти Типпи в последний путь к ветеринару.

– Я наклонилась, чтобы взять ее головку в ладони, – рассказывала мама, – и она прижалась мордочкой к моему лицу, словно говоря спасибо за все, что мы для нее сделали.

Типпи прожила семнадцать лет после того судьбоносного ужасающего бегства через дорогу, заполненную мчащимися машинами, после заброшенных складов, где она ночевала, через боль и страдания – в руки моего отца. И когда я вспоминаю эти годы, мне теперь кажется, что истинное чудо заключалось не в целительной силе ласковых папиных рук и не в доброте, проявленной к маленькой, никому не нужной потеряшке, а в том, как они изменили жизнь друг друга.