Эротоэнциклопедия - Эва Курылюк Страница 35

Но что это за жизнь! Орудие греческой мещанки — сплетня и интрига: умение манипулировать «минотаврами» за их спиной, изысканный психотеррор в четырех стенах священного домашнего очага. Как же презирала это юная Плания, как же ей хотелось стать другой! Я была честолюбива, красива и обеспечена. Принадлежала к известной семье художников и интеллектуалов. Начитана. Из самого лучшего женского лицея попала в университет. Считалась современной женщиной. И все равно оказалась в капкане лжи, комплексов, стереотипов.

Как так получилось? Потому ли, что мама умерла при родах? В беседах с доктор Бласс мы пришли к выводу, что нельзя все списывать на семейные дела. Свою роль сыграли также традиции. Никто не задумывался над моей страстью к математике. Вечно всех раздражали мои золотые руки: я умела отремонтировать испорченный кран, повесить лампу, установить раковину. Я получала удовольствие от решения технических задач, но не осмелилась поступать на инженерный факультет — целиком и полностью маскулинизированный. Позволила запихнуть себя на древнюю историю, которая навевала на меня скуку, обременяла память, совершенно не приспособленную для запоминания дат и фактов, не приносила ни малейшего удовлетворения.

Знаешь, чем доктор Бласс произвела на меня самое большое впечатление? Тем, что моментально поставила диагноз. В течение нескольких дней. Она сразу поняла, что источник моей ненависти к себе и миру — длительный период фрустрации и одна «суперфобия», порожденная своеобразной амнезией: что-то я в себе заблокировала и на фундаменте забвения возвела «подземный дворец лжи», в который себя заточила. Я не могла ни сама освободиться, ни долее выносить заключение, и меня охватило безумие и желание убить себя. Попытка самоубийства истощила меня физически, но психически что-то во мне «откупорила». Ты оказался прав, Роло: это был идеальный момент для начала лечения. И, вероятно, уже последний.

Я обещала доктор Бласс возможно более активное сотрудничество в нашей «совместной попытке психоархеологии» — впервые хоть какая-то польза от истории моего семейства. Археологические метафоры, используемые доктор Бласс, мне очень близки. Я сразу поняла, что от меня требуется. Ты видел когда-нибудь «Окно во двор» Хичкока? Я посмотрела этот фильм вместе с доктор Бласс. Ключом к преступлению является маленький лохматый песик: убитый и похороненный в клумбе с розами, которым это не идет на пользу. — «Как и вам, — сказала доктор Бласс, когда сеанс закончился. — Мы должны как можно скорее разобраться, где собака зарыта».

«Психоархеология» доктор Бласс немыслима без Фрейда. Но это Фрейд, очищенный от суеверий девятнадцатого века и мистической пансексуальности. От Фрейда доктор Бласс восприняла убеждение, что на течение любовной жизни влияет раннее детство, а «эротические фобии» есть «потемневшее от времени зеркало и далекое эхо эмоций», связывавших ребенка с родителями. То, что тогда «завязалось», следует развязать по мере взросления, иначе возникает очаг болезни.

Тем, кто не справился с «развязыванием» самостоятельно, но еще не болен в «клиническом смысле», доктор Бласс предлагает помощь на своих «психоархеологических раскопках». Все оказалось так, как ты говорил. В этом месте нет ничего от «прокаженности» психиатрической больницы. Но тут и не клубятся испарения самоубеждения и сексуального ониризма, в чем специализировался мой афинский аналитик: с точки зрения доктор Бласс, «обыкновенный бабник и болван».

Доктор Бласс не придает значения сексуальной символике Фрейда, фрейдовскую интерпретацию снов отвергает полностью. Сексуальные мотивы, зачастую доминирующие в сновидениях, отражают первостепенную роль любви в нашей жизни, но сон не есть «спальня эроса». Доктор Бласс признает, что не в состоянии объяснить ни механизм, ни функции сна. Она, однако, склоняется к гипотезе, что цель сновидения — наведение «порядка в связках нейронов», то есть «селекция, сегрегация и структуризация» информации, предоставляемой нам органами чувств, мыслями, фантазиями.

По доктор Бласс, «сон есть стержень психического здоровья: бессонница свидетельствует о психических расстройствах и вызывает болезнь». Мое признание, что я страдаю бессонницей со времени полового созревания, а периодически совершенно «расшатываюсь» и месяцами не могу сомкнуть глаз, оказалось, таким образом, весьма ценной информацией. На ее основе доктор Бласс пришла к выводу, что в моем случае собственно психоархеологию должен предварять особенно длительный этап «ментального отдыха»: долгого и крепкого сна.

Знаешь, Роло, я бы никогда не поверила, что мне удастся погрузиться в сон без всяких таблеток, спать так много и так сладко! Эта часть лечения для меня — просто чудо. Доктор Бласс заставила меня спать с помощью искусного сочетания самых разных вещей. Она прописала низкокалорийную «детскую диету» (молочные кашки, пудинги, кисели, салатики и фруктовые чаи), обучила йоге и медитации. Каждый день мне делали массаж, затем я каталась на велосипеде по лесу, плавала в пруду с теплой, будто в ванне, водой. После двадцатилетнего перерыва я вернулась к своему хобби: заменила прокладки во всех подтекавших кранах, установила доктор Бласс новую стиральную и посудомоечную машину, починила два радиоприемника, телевизор и автомобиль. Снова начала играть на саксофоне, а вечерами мастерить из спичек, проволоки и пластилина мудреные конструкции и машины.

Однако, как и на первых порах, наибольшее внимание уделялось прогулкам и беседам с доктор Бласс. Но на «этапе сна» они проходили совершенно иначе, чем в начале. Мы стремились уже не к «искренним исповедям», а к тому, чтобы говорить все, что придет в голову. Доктор Бласс научила меня замедлять бег ассоциаций и отдаваться им настолько, чтобы буквально «засыпать стоя». Это «проветривает» и «обогащает кислородом душу» — почти так же, как во сне, и открывает ее миру. В результате — появляется шанс «обрести с ним гармонию» и найти «свое место на земле».

«Этап сна» не всегда проходит успешно. Если сон восстановить не удается, доктор Бласс прерывает лечение. Сон для нее — «лакмусовая бумажка». Неизлечимая бессонница означает, что патология имеет «хроническую форму», то есть настолько закреплена химией мозга, что «одной психоархеологией ничего не добьешься». Необходимо психофармакологическое вмешательство, а этим доктор Бласс не занимается. Она утверждает, что психиатрия находится в зачаточном состоянии, а существующие психотропные средства ликвидируют не источник болезни, а лишь ее симптомы, причем — что еще хуже — ценой губительных побочных эффектов.

Перед началом терапии сном мы много разговаривали о том, где проходит граница между сознанием и бес- или подсознательным. По мнению доктор Бласс, это подобно проблеме «впадения реки в море»: где кончается пресная вода и начинается соленая? Граница текучая, то есть ощутима лишь постепенно: вода из пресной превращается в соленую, из реки рождается море. Блестящая метафора, правда? Доктор Бласс уверена, что по мере изучения функционирования мозга мы научимся измерять «концентрацию соли» и «впадения сознания-реки в океан еще-не и уже-почти бессознательного». Пока можно лишь утверждать, что сознание простирается «от полноты до конца»: от «акта» сознания до его инстинктивного «проблеска», который на практике зачастую имеет не менее решающее значение, чем «инстинктивная» любовь с первого взгляда.