К последнему городу - Колин Таброн Страница 35

Она боялась, что если Жозиан сейчас потеряет сознание, то уже никогда не придет в себя. Поэтому она стала говорить в самое ее ухо:

– Все будет хорошо… Это Камилла… Все будет хорошо… Жозиан…

Долгое время Камилла думала, что девушка ее не слышит. Она продолжала говорить просто для того, чтобы успокоить себя – так ей казалось, что они разговаривают друг с другом. Жозиан дышала как-то странно, с металлическим скрежетом.

– Жозиан, мы все здесь, с тобой… Здесь Луи… А я – Камилла.

Глаза девушки открылись и посмотрели на нее.

Камилла никогда раньше не воспринимала их как обычные, живые глаза, как нечто большее, чем просто украшение ее лица. Сейчас они стали бледно-лиловыми. Они внимательно смотрели на Камиллу с лихорадочным нетерпением, как будто ей нужно было сказать что-то очень важное. Она тихо промяукала сквозь зубы:

– Me sens pas bien… mais pas du tout… [39]

Камилла сказала:

– Это должно пройти. Это наверняка пройдет.

– Quand? [40]

– Скоро. Все скоро пройдет.

Камилла прикоснулась рукой к голове Жозиан. Мокрые колечки волос лежали на ней как бесцветные когти.

– Вы чего-нибудь хотите?

Казалось, Жозиан ее не слышала. Она сказала по-английски:

– Извините меня.

Камилла склонилась еще ниже:

– За что?

Но Жозиан ей не ответила. Она прошептала:

– Как выглядит Вилкабамба?

– Мы там еще не были, – и Камилла добавила: – Мы все ждем, когда вы поправитесь. – Она вдруг поняла, что так оно и было на самом деле.

Девушка сказала:

– Я вас всех задерживаю.

Конечно, задерживает, подумала Камилла; но до сих пор никто еще не говорил об этом. Зарезервированные номера в отелях, билеты на самолеты: она уже и забыла, что все это существует.

Жозиан снова сказала:

– Извините.

Потом ее глаза закрылись, лицо снова исказили муки боли, и она уже больше ничего не видела, не слышала и не чувствовала, кроме огня, который сжигал изнутри ее череп.

Камилла нагнулась и обняла ее за плечи. Казалось, на ее плечах почти не осталось плоти. Ей захотелось немного приподнять ее, но голова Жозиан не хотела отрываться от подушки, сделанной из ее одежды. Посмотрев на белую, как яичная скорлупа, и чрезвычайно худую шею, Камилла окончательно испугалась. Она отпустила ее и беспомощно уселась рядом. Через несколько минут она почувствовала, что по лицу ее текут слезы. Быстро смахнув их, Камилла закричала: «Черт… Черт…» Но как раз когда она решила, что больше не плачет, слезы снова потекли по ее щекам.

Какое-то время Жозиан терпела боль, пока спазм не прошел. Потом она снова открыла глаза:

– Можно я посмотрю на себя в зеркало?

Камилла покопалась в пакете и вложила в руку Жозиан свое зеркальце.

Девушка поднесла его к своему лицу, потом бросила его и крикнула, как капризный ребенок:

– Мне нужно мое зеркало!

Она истерически потянулась за своей сумочкой и поднесла к лицу свое зеркало.

К Камилле подступило ее прежнее отвращение. Она оставалась спокойной и холодной, пока Жозиан рассматривала свое отражение в зеркале. Она думала: «Интересно, что Жозиан видит в нем?»

Жозиан нахмурилась и со слабым криком: «Ох», кинула его на одеяло. Это был короткий, резкий звук, выражающий скорее озадаченность, чем удивление, и теперь она лежала спокойно.

Может быть, подумала Камилла, ей просто захотелось доказать себе, что она все еще живет, несмотря на огонь в голове.

– Вы скоро станете выглядеть лучше.

Жозиан закрыла глаза.

– Са n’a pas d’importance [41].

Камилла поняла, что Жозиан снова погрузилась в забытье. Ее тело стало извиваться и выгибаться в спальном мешке. Ее руки вырвались из-под одеяла и сжали голову. Камилле казалось, что она видит, как дрожат ее кости и пульсируют вены, крупной сеткой покрывшие поллица. Время от времени Жозиан показывалась из спального мешка и произносила какие-то непонятные слова. Камилла думала, что тот сон, в котором она сейчас живет, кивая и бормоча что-то бессвязное, и есть для нее сейчас единственная реальная жизнь и что сознание причиняет слишком много боли, чтобы вновь его обретать. Поэтому Камилла не прерывала ее, а просто продолжала прижимать мокрую ткань к искаженному лицу, чувствуя странную боль у себя в желудке. Жозиан моложе меня, думала она, а я на самом деле верю, что она скоро умрет.

Некоторое время спустя Жозиан произнесла:

– Est-ce qu’un mal pourrait faire craquer la tete? [42]– Глаза девушки полуоткрылись. – Мадам Ривуар сказала, что… голова может от боли отвалиться… – Она рассмеялась своим неприятным смехом. Но сейчас он казался неожиданно смелым.

Камилла была не уверена, понимает ли Жозиан, что она все еще рядом. Она вдруг подумала о том, что ей бы лучше теперь вернуться к Роберту, который пытался утешить Луи в палатке, служившей им столовой. Она даже попыталась сказать об этом вслух.

Но в это время Жозиан внезапно спросила:

– А Роберт любит Луи?

Камилла с удивлением ответила:

– Да, думаю, да.

Жозиан снова замолчала. Камилла не знала, что она чувствует. Снаружи в сумерках громко кричала какая-то птица или животное, этот повторяющийся крик был похож на странную песню. Жозиан сказала:

– Как вы думаете, они лишают нас жизни?..

Камилле оставалось только догадываться, что она имеет в виду. Она не знала, от чего так ярко блестели глаза девушки: от упрямства или от лихорадки. Но она ответила:

– Да, если мы позволяем им сделать это.

Очень важно выяснить все прямо сейчас.

– А что вы сами думаете по этому поводу?

– Я тоже так думаю. – Голос Жозиан становился все тише и тише: – Я думала, что Луи… а потом…

«Нас объединило странное чувство близости», – подумала Камилла. Позже она пыталась понять, что все это значило. А поскольку это были последние слова, которые Жозиан сказала ей, то они задержались в ее сознании надолго, как глубокая рана.

Но Жозиан уже опять погрузилась в забытье. Ее ладони лежали рядом с ладонями Камиллы: горячие, тонкие пальцы с поломанными ногтями. Камилла взяла, ее руку в свою, и Жозиан слабо пожала ее в ответ. От этого слабого рукопожатия у нее сжалось сердце: ей стало жалко не только Жозиан – нет, она едва ее знала, – но всех женщин, вынужденных скрываться под этой ужасной оболочкой слабого ребенка. Ей даже на секунду представилось, что в Жозиан умирает и ее, Камиллы, женское начало – вся эта пассивная нежность, забота о себе и, наверное, даже ее молодость, – и в это мгновение девушка впала в кому.