mASIAfucker - Илья Стогов Страница 35

Едва мы отъехали от городка, как машину начало сводить судорогами. Сперва погасли фары дальнего света, потом что-то лопнуло в капоте и оттуда послышался громкий стук.

Гена выругался и заглушил мотор. Потом попробовал завести его снова, но мотор не пожелал заводиться. В наступающей темноте мы долго толкали автомобиль до станции техобслуживания. «Долго» — это значит минут сорок. Иногда мы останавливались покурить. Я чувствовал, как у меня дрожат пальцы.

Станция техобслуживания была закрыта. Свет погашен, будочка персонала заколочена, люди давно ушли.

Гена сказал, что попробует исправить поломку сам. Он долго копался в моторе. Потом плюнул, вытер руки, сказал, что скоро вернется, и пешком ушел вниз по дороге.

Я остался возле машины один. Вокруг была Бурятия.

Было слышно, как в воздухе ноют невидимые комары. Я забрался на заднее сиденье машины и уснул. Проснулся через несколько часов оттого, что замерз так, что совсем не чувствовал собственного тела. Обрадовавшись беспризорности, тело тряслось и вибрировало каждым суставом.

Дрожащими руками я развязал веревочки на рюкзаке, натянул на себя все, что было внутри. Если вы думаете, что после этого мне стало теплее, то зря.

Снаружи вернувшийся Гена все еще чинил машину. Я понаблюдал за ним в зеркальце заднего вида, вылез и закурил сигарету.

Над деревьями светлело. С пригорка, на который мы вчера затолкали машину, был виден изгиб дороги и чуть в стороне — начало бетонной стены.

Вещи, которые я натянул на себя, все еще пахли одеколоном. Это был запах дома… нормальной жизни… разумного устройства вселенной… того, что я навсегда потерял.

Я кивнул на стену:

— Это что?

— Дацан.

— Действующий?

— Ага. На тамошних мужичках все местные сучки поджениться мечтают.

Я выкинул сигарету и сказал Гене, что схожу посмотреть.

— Станут поить водкой, пролей немного на землю. Такая, типа, вежливость.

— Я же не пью алкоголь

— Не вздумай там отказываться. Обидятся.

— Ты серьезно?

— И вообще, куда тебя несет? Сейчас починю, и поедем.

Я зашагал вниз по дороге. В ворота дацана я постучался с опаской. Местная форма буддизма не подразумевала обетов ненасилия. Открыв, лама запросто мог съездить мне по носу. Дверь открыл послушник в бордовом плаще.

— Здравствуйте. У нас сломалась машина. Можно я зайду?

— Зачем?

На сером лице молодого пузатого ламы имелись такие небольшие смотровые прорези, из-за которых удобно прицелиться и пустить отравленную стрелу. Назвать это глазами я бы не взялся.

— Во сколько у вас начинаются службы?

— У нас не ведутся службы.

— Почему?

— Только похороны и гадания.

— У нас сломалась машина. Мне действительно холодно. Напоите меня чаем.

— Дальше по шоссе есть кафе. Там есть чай.

— Дальше это сколько?

— Около двадцати километров.

— Двадцати? Я же говорю: у нас сломалась машина. Как я доеду до вашего кафе?

Лама сделал шаг в сторону и разрешил мне пройти. Изнутри буддийский монастырь пах скисшим молоком.

Посреди двора стоял стенд с указанием, что желающий получить расположение богов должен обходить монастырь посолонь, слева направо, а если обойти наоборот, то боги монгольского буддизма обидятся. Еще стояли здоровенные барабаны: одно вращение заменяет произнесение десяти тысяч мантр. Все для удобства клиента.

Дальше начиналась небольшая площадь, а за ней стоял сам дацан. Беленные мелом стены. Латунные водосточные трубы. Больше всего архитектурное решение дацана напоминало сельсовет процветающего колхоза.

Над одной из дверей было написано: «Астрология — сюда». Понятия не имею, что это значило. На самой двери кнопкой был прикреплен выцветший постер с лицом Далай-ламы XIV.

Какое-то время я стоял посреди площади один, а потом ко мне вышел старший по званию. Лицо у него было помятое. Ради меня ламу подняли с постели. Я еще раз рассказал ему всю свою историю. Мне действительно было холодно.

— Я не могу тебя пустить. Чини машину и уезжай.

— Можно я хотя бы посижу у вас в храме? Мне холодно. Я замерзаю.

Монах объяснял долго. Как я понял, помещение монастыря они сдали в аренду под склад товаров, привозимых из Китая. Он просит прощения, но ходить туда запрещено.

Отводя меня обратно к воротам, молодой лама спросил, турист ли я. Я ответил, что нет. Просто очень замерзший парень.

— Приезжай недели через две.

— Вы дадите мне горячей пищи?

— Здесь будет проводиться праздник. Снимешь с себя порчу.

— Вы считаете, кто-то навел на меня порчу?

— У нас, кстати, обряды дешевле, чем в других дацанах.

Парень захлопнул за мной гулкие металлические ворота.

6

В Петербурге я видел женщину, которая в начале 1980-х была первой официальной супермоделью СССР. Ей предлагали карьеру в Европе, а она, бросив все, уехала в бурятскую тайгу изучать тантру. И появилась в следующий раз в цивилизованных краях только спустя полтора десятилетия.

Женщина говорила, что недавно в автобусе в Улан-Удэ услышала музыку, под которую когда-то выходила на подиум… посмотрела на себя и заплакала.

Теперь у нее имелись мозоли от топора, которым она рубила дрова, и двое русско-бурятских детей. Она рассказывала, что жизнь в Бурятии нелегка.

Зарплату бурятам выдавали редко. От силы два раза в год. Вооружившись винтовками, районное руководство забирало перечисленные деньги себе — сразу за несколько месяцев вперед.

Оставшееся, не выпуская винтовок из рук, раздавали подчиненным. Каждому доставались буквально копейки, но этого хватало, чтобы таежные жители объявляли общерайонные каникулы и окунались в многодневный запой.

Во время этих запоев, сбиваясь в большие отряды, буряты приходили к ее дому и порывались изнасиловать. Бежать в тайге некуда, и она досками заколачивала изнутри вход в свою избу, пыталась отсидеться. Иногда ей это удавалось.

Каждое утро она вставала, читала мантру, занималась хозяйством, после обеда медитировала, тряпочкой протирала стоявший в комнате алтарь… пыталась выжить. А потом убежала домой, в Петербург. В самолете разглядывала в зеркало свое старое лицо.

Она говорила, что в Ленинграде, еще когда работала манекенщицей, принимала кустарные, плохо очищенные драге и чувствовала гармонию со всем миром… с деревьями, с небом… все было так, как и обещал ей Будда… но чувствовать гармонию с пьяными монгольскими кочевниками она была не в состоянии.