Переплетчик - Эрик Делайе Страница 35

Рыжий и конопатый плод совместного труда герцога и герцогини де Жюсси полюбился всем в замке — от кухарок и садовников до хитроумного и не способного, казалось бы, на какие-либо человеческие, лишённые расчёта чувства господина Дорнье. Анна-Франсуаза позволяла себе ездить на шее управляющего в прямом и переносном смысле. Его широкие плечи были удобнейшим насестом для маленькой наездницы, и нередко случалось, что Дорнье вместо решения насущных проблем рассекал просторы дворца с гиканьем и ржанием, неумело, но старательно изображая боевого коня.

Девчушка интересовалась всем на свете. Несмотря на категорический запрет герцога, она постоянно прибегала в комнату то к Жарне, то к Шако, а потом, используя вытянутые из них познания, химичила у себя в покоях. Как-то раз, уже в шестилетнем возрасте, она развела на траве в парке костёр, на котором, использовав украденный на кухне котелок, сварила какой-то дикий настой из собранных в округе трав — и додумалась проверить его действие на себе. Если бы не Шако с его лечебными смесями (и в особенности быстродействующими рвотными средствами), герцог лишился бы дочери. Впрочем, наряду с похвалой Шако удостоился порки, потому как само происшествие явно произошло под его непосредственным влиянием.

Сын лекаря Жарне был на три года младше Анны-Франсуазы, но других товарищей по играм на тот момент во дворце не было. У слуг иногда рождались дети, но все были либо значительно старше, либо младше на пять-шесть лет, что не позволяло толком с ними играть. Три года разницы ощущались не столь сильно, и когда маленькому Жану стукнуло четыре, а Анне-Франсуазе — семь, они уже активно играли вместе, причём Анна использовала свои обширные (в сравнении с его) познания окружающего мира для демонстрации превосходства — и получала от этого массу удовольствия.

Всеобщая любовь имела немало отрицательных сторон. В частности, девочка росла крайне избалованной. Она всегда делала что хотела, не встречая ни малейшего сопротивления. По натуре она пошла скорее в отца, чем в мать, и потому в ней присутствовала некая неосознанная жестокость, которая впоследствии могла превратиться в истинный деспотизм. Кроме того, избалованность не могла обходиться без конфликтных ситуаций и порой вызывала крайне неприятные чувства у приближённых к герцогской дочери. Например, Анна-Франсуаза обожала огонь, отдавалась пиромании со всей страстью и несколько раз поджигала как хозяйственные постройки, так и живых людей. В число её постоянных развлечений входило следующее: тихонечко подкрасться к кому-нибудь из челяди с подожжённой заранее соломинкой и запалить, например, нижнюю юбку (если жертва — женщина) или куртку (у мужчин). Упрёки и разъяснения, что это может привести к трагическим последствиям, не помогали. Впрочем, слава богу, обходилось без жертв, лишь однажды конюх опалил себе руку в процессе тушения пылающих штанов.

«Огонь — это потому что она рыжая, — объяснял герцогский астролог месье Жоффруа Сель. — Если бы была блондинка — была бы вода, брюнетка — земля». — «А воздух?» — спрашивали его. — «Воздух, — отвечал Сель, — превыше всех стихий, и овладеть им может человек с любым цветом волос, но для этого требуется отринуть все земные искушения и долго учиться». Откуда месье Сель вывел сию истину, никто не знал, но авторитет астролога был непререкаем. Отчасти потому что его предсказания нередко сбывались (точнее, он предсказывал всё столь туманно, что «подогнать» произошедшие события под его пророчества не составляло труда), отчасти потому что Сель был добрым малым, любителем пропустить стаканчик и поразвлечься с девками — а такие качества всегда относились скорее к достоинствам, нежели к недостаткам.

Другой неприятной чертой девочки была чрезмерная капризность. Если уж что-то было ей не по душе, заставить её это сделать было совершенно невозможно. Как минимум десяток раз Жарне появлялся у герцога с требованием вразумить дочь, которая из-за упрямства подвергала свою жизнь и здоровье опасности. Однажды она, например, категорически отказалась когда-либо в жизни употреблять в пищу что-либо иное, помимо конфет и булочек. От уговоров съесть хотя бы свежее яблочко она приходила в ярость, а насильно герцогскую дочку кормить было никак нельзя. После недели подобной диеты паникующий Жарне пришёл к герцогу и разъяснил, что если девочка не начнёт кушать свежие цитрусовые, то у неё будет не просто запор с кровью (до которого оставались считаные дни), а цинга со всеми вытекающими — выпадением волос, зубов и так далее. Герцог думал недолго. Неплохо зная склочный характер дочери, он приказал запереть её в крошечной комнатушке и подавать на завтрак, обед и ужин только то, что пропишет в качестве рациона доктор Жарне. Три дня еда вылетала из дверного окошка в лицо приносившему её слуге, на четвёртый вылетела только часть, а на шестой девочка снова начала есть то, что дают, а не то, что хочется. После этого она имела серьёзный разговор с отцом в присутствии доктора и больше опасных для здоровья экспериментов не проводила. Зато истаскала маленького Жана Жарне за волосы — потому что никак не могла отомстить Жарне-старшему.

К настоящим неприятностям шалости и привычки Анны-Франсуазы приводили дважды. Оба раза гибли люди, и герцог в ярости отправлял дочь в камеру каземата при замке. В первый раз семилетняя на тот момент девочка провела в тёмном холодном карцере на хлебе и воде четыре дня. Герцог категорически запретил испытывать к дочери жалость, щадить её или подкармливать — но никто и не собирался этого делать, так тяжело отразился на челяди её поступок.

Незадолго до этого Жарне проводил с Анной вступительный урок анатомии. По трудам Везалия он объяснял ей, где находятся различные органы человеческого тела и за что они отвечают. Следующим же вечером девочка вознамерилась самостоятельно убедиться в правоте наставника. В качестве предмета изучения был выбран молодой, тринадцатилетний, служка при поваре, выполнявший различные бытовые поручения из разряда принести воды или развести огонь. Набравшись от Шако знаний, девочка смешала более или менее сносное снотворное, принесла служке попить — якобы потому что относилась к нему с некоторым расположением, а когда он уснул, умудрилась незаметно дотащить его тело до своей комнаты. Впрочем, тащить было недалече: как показало расследование, девочка предварительно заманила служку как можно ближе к собственным покоям.

Няньки в этот момент отсутствовали — одна болела, вторая пошла с каким-то поручением, третья обедала. За последующие двадцать минут вооружённая кухонным ножом Анна-Франсуаза распотрошила несчастного служку и была несколько обескуражена тем, что органы выглядят совершенно не так, как на картинках, да и вообще из-за обилия крови толком разглядеть ничего не получалось. Первая же вошедшая в комнату нянька заорала в голос и выскочила прочь, но, пробежав несколько ярдов, грохнулась в обморок. Вторая оказалась более стойкой: её вырвало, но затем она добралась до покоев Дорнье, где и сообщила о кровавой бойне в комнате герцогской дочери. Дорнье побежал к месту преступления, подробно всё изучил, поговорил с Анной-Франсуазой, взял её за окровавленную ручку и повёл к герцогу. Тот нисколько не жалел о каком-то там служке, но девочку велел строго наказать — вышеописанным способом. Комната была отмыта, останки мальчишки захоронены. Целый месяц Анна-Франсуаза ходила тише воды ниже травы и постепенно вернула доброе к себе отношение. «Она же не понимала, что делает, — говорила челядь, крошечная же совсем».