Ошибка Лео Понтекорво - Алессандро Пиперно Страница 35

«Откуда мне это знать? Я всего лишь хочу спокойно работать без всей этой ерунды».

«Ты хочешь сказать, что ты потерял эти отчеты?» И он, чтобы избавиться побыстрей от всех этих расспросов и чтобы не отрывать свой драгоценный зад от ящика Пандоры, с типичной грубостью балбеса, отвечал ей: «Ты полагаешь, что со всей этой кучей сотрудников вокруг я сам должен заниматься всеми этими делами? Отчеты найдутся».

Я думаю, что все вышеописанное позволяет лучше понять душевное состояние Лео во время его беспокойного внутреннего монолога, стоящего там с письмом в руке (уже открытым) и пребывающего в безотчетном страхе, что прямо сейчас к нему ворвутся швейцарские полицейские, чтобы арестовать его и обвинить в растлении малолетних и бог знает еще каких мерзостях.

И тем не менее…

И тем не менее, несмотря на все внутреннее смятение, побеждает возбужденное любопытство. Конечно, возбуждение всегда связано с желанием, чтобы воплотился наш самый страшный кошмар. Но с этим типом нездорового возбуждения связано нечто более банальное — тщеславие. Да, именно оно. Письмо-то было написано молоденькой женщиной уже стареющему мужчине. Если не думать о возрасте этих людей, забыть их положение в обществе, а также вынести за скобки семейные связи, они остаются женщиной и мужчиной. Он и она. В постоянных отношениях обольщения, в которых природа постоянно повторяет себя. Редкий мужчина устоит перед лестью, пусть даже исходящей от женщины, менее всего подходящей по разным причинам. Да и стоит сказать, что Лео был склонен (хотя сам бы этого никогда не признал) гордиться победами на любовном фронте. Более того, именно это тщеславие, столь сильное в нем, не позволяло ему из принципа хоть раз изменить Рахили, с тех пор как они поженились. И уверяю вас, что в нынешнем окружении Лео и в среде, из которой он вышел, такая верность была скорее редкостью. Среди старинных друзей его семьи, среди университетских коллег или в больнице не было ни одного, кто хоть бы раз не позволил себе маленькую интрижку и не поддался чарам какой-нибудь прелестной искательницы приключений во время съезда или в палате. Но только не Лео Понтекорво.

Бог знает, смог бы он на это решиться или нет. Лео предпочитал не использовать преимущества, которые давали ему университет и больница. Но несмотря на то что Лео был сосредоточен на своей работе и по-царски небрежен в остальном, это не мешало ему замечать, что он является объектом особого внимания для самых способных студенток, самых расторопных медсестер, самых предприимчивых коллег. И иногда даже матерей его пациентов, особенно когда их детишкам становилось лучше. Тем не менее для Лео было несложно не придавать значения всем этим авансам. Он уже с удовлетворением чувствовал, что его положение в обществе и крепкое и моложавое тело с густой сизой порослью на груди вызывали неодолимое плотское искушение у многих синьорин. Люди недооценивают эротическое удовольствие, которое можно получить, не уступая многочисленным предложениям, которые буквально сыплются на тебя. Окружение, в котором вырос Лео (евреи пятидесятых с неукротимой жаждой жизни), было достаточно свободных нравов, чтобы вызвать в нем, по контрасту, некоторую пресыщенность флиртом и беспорядочными отношениями. Он терпеть не мог коллег, которые пользовались своей небольшой властью для эротического шантажа, не говоря уже о тех, которые посылали к черту свою семью ради попки какой-нибудь смазливой провинциалочки. Он также осуждал тех, кто обращался к студенткам или медсестрам с двусмысленными фразами. А больше всего ему нравилось выделяться на фоне среднестатистических особей мужского пола. Вот почему игнорировать всякого рода сексуальные заигрывания входило в его понятие мужественности. Это было скорее вопросом эстетического характера, нежели моральным запретом. Бога ради! Ему достаточно было вообразить себя рядом с молодой женщиной, чтобы почувствовать, как нелепо смотрится его тело стареющего пятидесятилетнего человека.

Тем не менее каждый раз, когда Лео получал аванс за минуту до того, как отвергнуть его, или минуту спустя после отказа, он не мог не испытать двойственное чувство: радость ощущать себя желанным мужчиной, смешанная с гордостью за умение сохранять свою верность жене и принципам без особых усилий.

(Даже сейчас человеческий ресурс, подогревавший в нем склонность к умеренному, но пунктуальному мастурбированию, которой отличаются все мужчины средних лет, составляла армия всех милых дам, которым он сказал «нет».)

Вот какими чувствами был обуреваем Лео, сжимая в руках открытое письмо, намокшее от пота. Он был возбужден. Не потому, что двенадцатилетняя девчонка написала ему письмо (в ней не было ничего возбуждающего, так как и вообще в любой двенадцатилетней девчонке). Но было соблазнительно добавить в список своих виртуальных побед столь юное существо. Ощущение полной власти — вот что пагубно действует на многих успешных мужчин. Лео как будто говорил себе: не только медсестры, не только студентки. Ты можешь обладать всеми ими…

Но именно поэтому, когда он решился наконец извлечь письмо из конверта, Лео был разочарован, обнаружив маленькую записочку на французском языке следующего содержания:

«Месье Понтекорво,

благодарю Вас за то, что Вы пригласили меня и моего Самуэля. Доброта вашей семьи делает особенно приятным наше пребывание здесь.

Искренне Ваша,

Камилла».

Не требовалось говорить на безупречном французском, чтобы понять, что язык, который использовала Камилла, более подходил для делового письма, нежели для личного послания. Официозный французский и, следовательно, менее всего подходящий к случаю. Да и вообще само послание было излишней формальностью. Не то чтобы Лео ожидал открытого признания в любви, но хотя бы благодарность за то, как он поставил на место своих невоспитанных сыновей. Не говоря уже о том, с каким профессионализмом и силой он спас ей жизнь.

Но зачем было подбрасывать эту бессодержательную записочку, без какого-либо признания, в ящик с его нижним бельем? Зачем было оставлять прокладку, испачканную кровью? Что все это, черт возьми, значит?

В конце концов Лео пришел к мысли, что ничего, абсолютно ничего. Просто девочка была немного рассеянна и смущена. А он повел себя как дурак, предавшись всем этим бесполезным размышлениям. Что еще можно ожидать от девчонки, которая обращается к родителям по-французски? Это была ее манера поведения. Она каждый раз прибегала к французскому, когда чувствовала себя неуютно. Она использовала этот язык в тот день с родителями, а теперь с ним. После того, как он увидел ее такой беспомощной, хрупкой…

Лео оделся и спустился в гостиную, испытывая одновременно разочарование и облегчение. В поведении Камиллы ничего не изменилось. Она, одетая, как всегда, в свои блеклые тряпки, лежала на диване перед камином и болтала голыми ногами. Ее пятки слегка покраснели от близости к огню, который перестал потрескивать. Камилла подняла голову от книжки и на мгновение задержала на нем взгляд своих огромных глазищ, но потом сразу же вернулась к чтению. Она притащила с собой все эти книжонки про маленьких принцев, молодых будд, чаек Джонатанов, которые портят вкус читающих подростков. Столик рядом с диваном был просто завален всей этой литературной дешевкой.