Тяжело в учении, легко в бою - Ирвин Уэлш Страница 35

Дом был низенький и оштукатуренный. Довольно просторный, но по размеру не сравнить с огромной каменной стеной, которая окружала его по периметру, и со здоровенными железными воротами. Все строения выкрашены в белый цвет, а во дворе виднелись деревья и редкие кактусы.

Н-да, старушка Иоланда не больно-то жалует гостей. Единственный, кого я встретил, был чистильщик бассейна. Содержанию бассейна здесь всегда уделялось особое внимание. Это казалось мне чистым безумием, тем более что хозяйка никогда его не использовала. Хотя, наверное, трудно жить в таких местах и оставаться в здравом уме.

Я проехал мимо бассейна, и парень наверняка меня заметил, но виду не подал, он продолжал снимать грязную пену с поверхности воды. Лицо у него было довольно гнусное. Глазки-щелочки, узенький рот, плотная складка под носом. Иоланда встретила меня в дверях, на ней был купальник. Она поцеловала меня в щеку, и я слегка поморщился; от Иоланды исходил странный прогорклый запах, которого в прошлый раз я не учуял. Она пригласила меня в дом. Гостиная была выкрашена в белый, два больших вентилятора изо всех сил гоняли воздух. Тем не менее прохлада больше исходила от сланцевой плитки на полу. Иоланда пошла приготовить мне лимонад, и я слышал, как она разговаривает с кем-то: «Эсмеральда, ну что ты так на меня смотришь…»

Поначалу я решил, что в доме есть кто-то еще, затем подумал, что она, должно быть, болтает с кошкой или с собачонкой. Только потом я понял, что слова адресовались чучелу кошки, которое стояло на старом буфете красного дерева. Иоланда – да, она настаивала, что я должен называть ее именно так – была странной бабенкой, этого у нее не отнять, но по крайней мере она с охотой помогала мне в исследовании, касавшемся ее покойного мужа.

Иоланда вернулась с напитками: мне – лимонад, себе – джин; я снял ботинки и почувствовал, что ступни мокрые от пота. Приятно было ступить на холодный сланцевый пол.

– У вас тут здорово, – сообщил я.

– Это все подземное охлаждение. Холодильная система остужает воду, которую выкачивают из водоносного слоя. В бассейн идет та же вода, но, несмотря на фильтр, там все равно хватает минеральных солей и отложений. Потому-то Барри так часто и приезжает.

Она махнула рукой в сторону бассейна, где трудился парень-чистильщик.

Я не знал толко.м, что такое водоносный слой, но в этом сукином сыне воды, наверное, хватало. Я хотел было спросить Иоланду, потом понял, что распространяться она может долго, а мне пора переходить к делу.

– Мадам, итак, я хотел бы узнать про Глена как можно больше. Он ведь был вашим четвертым мужем?

– Точно, – улыбнулась она, поднося к губам стакан с джином.

– Как вам кажется, вы были близки? – Понимая, как тупо прозвучал мой вопрос, я тут же извинился: – Простите. Кажется, я говорю как какой-нибудь окружной прокурор. Просто мне хотелось бы понять суть ваших отношений.

Иоланда улыбнулась и уютно устроилась в кресле, словно большая кошка, которая вот-вот замурлычет от радости.

– Дорогуша, ты же сам сказал, он был номер четыре. Я выходила замуж по любви, ради секса, ради денег, но к четвертому браку особенно ничего не ждешь.

– А дружба?

Иоланда поморщилась:

– Господи, терпеть не могу это слово. Впрочем, оно не хуже любого другого, – признала она.

Впервые в ее голосе и выражении лица я уловил горечь. И эта горечь явно была связана с Гленом Хэллидеем.

– Что вы знали о его работе в кино?

– Не так уж и много. – Она сделала еще глоток и посмаковала джин, как завзятый выпивоха. – Сам знаешь, Глен всегда снимал независимое кино, а мне больше по душе Берт Рейнольдс. У Хэллидея ни гроша за душой не было, на каждый фильм еле наскребал. Наверное, решил, что я богатенькая дамочка.

Трудно было поверить, что Глен Хэллидей, мистер Честность-воплоти, мог выступать в роли альфонса. Я был на его лекции в Нью-Йоркском университете, и еще раз, в Санденс, в тот же вечер выступал Клинт Иствуд. Нелегко было представить Глена в качестве жиголо, который торгует своей потасканной задницей, чтобы снять еще один фильм.

Наверное, все мысли отразились у меня на лице, потому что Иоланда незамедлительно подлила масла в огонь:

– Он прямо с катушек слетел, когда я отказалась продать этот дом.

Местечко неплохое, если у вас к таким местам сердце лежит. Но если бы у меня были ее деньги, вряд ли бы я остаток жизни жарился в пустыне. Я решил сменить тему:

– Вы тут надолго обосновались, Иоланда?

Наверное, выпивка делала свое дело, мне показалось, что улыбнулась хозяйка уже искренне:

– Думаю, да. Не пойми неправильно, с этим место меня связывают воспоминания. Ферма принадлежала Хэмфри. Это мой первый муж и единственная настоящая любовь, – пояснила она, слегка зарумянившись. – Когда я умру, дом отойдет нашему сыну. Он живет во Флориде. О, Хэмфри Марстон… Я так и не подыскала ему замену… – Иоланда мечтательно улыбнулась. – Остальные с ним и рядом не стояли.

Ее губы обхватили кусочек лимона. Иоланда пососала его и словно бы поцеловала, прежде чем бросить обратно в стакан. Меня начало обуревать нетерпение. Я не сомневался, что Хэмфри был отличным парнем, но к моим делам он отношения не имел.

– Давайте вернемся к Глену. Он что, был банкротом, когда женился на вас?

Иоланда бросила на меня скучающий взгляд, затем отхлебнула из стакана, и это, кажется, придало ей сил.

– Сам знаешь, какие он фильмы снимал, – раздраженно заговорила она, но потом немного смягчилась. – Он работал ради любви к искусству, а не за деньги. Все, что получал, спускал на выпивку. Страшный алкаш, а пить совсем не умел. Вот мой третий муж, Ларри, Ларри Бриггс, он как раз до Глена был, вот тот умел пить. – Иоланда почти кричала. – Надерется, и давай покупать подарки, тискать… – Она умолкла, рука взметнулась ко рту. – Что я болтаю…

Кажется, она смутилась.

Должен признать, представление задело меня за живое, и я не собирался этого скрывать:

– Не волнуйтесь, мадам, как говорят у нас в Техасе, мне на родео не впервой.

Иоланда хлопнула себя по бедрам, и я приложил все силы, чтобы не пялиться на сотрясения, которые вызвало это движение. А она уже хохотала во все горло:

– Это уж точно, парень! У тебя это на лбу написано! Хочешь знать, что мы с Гленом выделывали в койке, а?

– Мадам, я бы никогда… – запротестовал я, но потом пошел на попятный. – Раз уж вы об этом заговорили…

Как только эти слова вырвались у меня, я осознап всю глубину своего предательства. Что, черт возьми, я творю? Это же один из величайших мастеров американского независимого кинематографа. Человек масштаба Кассаветиса или Сэйлза. Я хотел отдать дань памяти значительному, почитаемому и вдохновенному таланту, который вытащил меня из убожества, а теперь снова тону в похабщине, от которой бежал пять лет назад. Тогда я снимал порнушку в долине Сан-Фернандо – не место, а настоящая кутузка, но счета надо было оплатить.