Языческий алтарь - Жан-Пьер Милованофф Страница 34

Эфраим узнал о поражении, сидя в кафе. Он пил пиво в обществе своего друга Леруи, прислонившего к столику белые деревянные костыли, и капрала Сокдело, ценного товарища, умевшего управлять любым экипажем с мотором, от спортивного автомобиля до боевого танка. Внезапно все узнали, что произошло худшее. Париж захвачен! Париж оккупирован! По Елисейским полям идут немецкие танки!

– Вот дерьмо! – выругался Леруи. – Выходит, я зря потерял ногу!

– Не думай об одном себе, – сказал Сокдело. – У меня, к примеру, брат в Биланкуре.

Днем половина города уже была в курсе случившегося, половина еще нет. На некоторых стройках рабочие стихийно прекратили работу, на других продолжали вкалывать. На одной и той же улице одни коммерсанты ждали за кассой покупателей и стригли от безделья ногти, а другие опустили железные ставни. Парки постепенно опустели. Все более редкие прохожие ускоряли шаг. Эфраим навсегда запомнил лицо женщины, рыдавшей перед кинотеатром. Возможно, она была билетершей, вышедшей на минутку подышать воздухом из душного зала. Увидев на тротуаре молодых людей в военной форме, она крикнула им: «Вот как вы защищаете Париж?» Что ей ответить? Что им перестали отдавать приказания? Что обоз с боеприпасами, необходимыми батальону для войны, разбомбила немецкая авиация? Что Арденнский лес объявлен непреодолимым препятствием людьми, не понявшими роль истребительной авиации и бронетехники в маневренной войне?

Всю ночь, укрывшись под первым попавшимся навесом – казармы были переполнены, в гостиницах не осталось ни одной свободной кровати, – три друга, испытывая одновременно отвращение и крайнее возбуждение, откровенничали и занимались прожектерством.

– Все, что было раньше – чистое шарлатанство, – заявил Леруи. – Теперь начнутся серьезные вещи.

– Для тебя-то война кончена, – напомнил Сокдело.

– Ты хочешь сказать, что одноногий не удержит винтовку?

Одному из них был двадцать один год, другому двадцать два, третьему двадцать четыре. У всех троих был разный жизненный опыт. Леруи до войны работал помощником бухгалтера в Воклюзе. В армии в нем проснулись способности снайпера, объяснением которым могло служить разве что его пристрастие к тщательности. Он был женат на машинистке из Кавайона и теперь переживал, понравится ли ей его новый силуэт.

– Она очень консервативная, не терпит перемен. Боюсь, у нее привычка спать с двуногим.

Сокдело, живший в Гренобле с матерью и теткой, собирался открыть собственное предприятие – гараж или автошколу. Это позволило бы ему испытывать последние модели машин, как только их выпустят.

– А ты, Бенито? – спросил он вдруг. – О чем ты мечтаешь, когда помалкиваешь? Иногда хочется это понять.

Эфраим проявил больше сдержанности, чем его товарищи. Назвать Телонию, Лиз или Бьенвеню было для него немыслимо. Говорить об Элиане и Армане, от которых у него уже месяц не было вестей, тоже не хотелось, ведь Коль-де-Варез находился, быть может, под обстрелом итальянской артиллерии. Чтобы не показалось, что он увиливает, он стал описывать в своей манере – подражать ей я не смею – владения Жардров, какими они были раньше, до войны, свои долгие прогулки в горах и в лесу, привалы близ вершины Кадран, пугливых серн и игривых лисят. Он предположил, что отправится заниматься хозяйством вместе со старым управляющим, и изложил его проект подвесной дороги, которая позволила бы жителям равнины кататься на лыжах в горах во время оплачиваемого отпуска.

– Подвесная дорога! – протянул Сокдело. – Это какие же прочные должны быть тросы! Хотелось бы мне увидеть эту штуку не только на фотографии!

– Я приглашу вас к себе на ее открытие.

– В таком случае, – сказал Леруи, – мне придется научиться кататься на одной лыже.

Они были молоды. Они познали страх, холод, физическую боль и одиночество. Они одержали победу, у которой не оказалось завтрашнего дня. Но они были счастливы уже тем, что живы. Они принимали войну всерьез и шутили. Им не удавалось уснуть. Когда в Лорьяне рассвело, они еще продолжали обсуждать свои планы, близких, немцев, то, чем займутся, когда вернется мир. Спустя полгода они создали сеть сопротивления «Нарвик», которую возглавил Эфраим, назвавшийся Ганнибалом.