Мотель "Парадиз" - Эрик МакКормак Страница 34

– Дышите, просто дышите, просто расслабьтесь. И он мучительно хочет расслабиться, но не может.

Одна его часть покоится внутри маленького облака, но другая все еще снаружи, бодрствует, беспокойная. Голос шепчет остальным:

– Можно начинать.

Он хочет закричать: Нет, еще нет. Пожалуйста, еще рано. Я еще не сплю.

Но его губы парализованы, конечности мертвы, он не может издать ни звука, не может пошевелиться.

Они встают в круг, наблюдая сверху, как скальпель взрезает его плоть и мускулы. Он чувствует, как холодный воздух операционной врывается в открывшуюся щель, наполняет его, как вода – тонущий корабль. Его кровь тянется к ножу, торопится по венам к надрезу и тащит за собой следом боль. Свет над ним носится по кругу, как обезумевшее солнце. Зеленые фигуры, белые фигуры, огни, слова, вся вселенная вращается вокруг него, раскрученная гравитацией его агонии.

И вдруг резко останавливается. Он слышит еще более низкий голос:

– Что это, черт побери, такое?

Он снова, собрав последние силы, пытается сфокусироваться на зеленой фигуре, склонившейся над ним. Он чувствует внутри рывки, чувствует, как что-то вытягивают из открытой полости его тела, задевая обнаженные органы. Сквозь щелочки затуманенных глаз он видит, как фигура в зеленом держит что-то на весу, напоказ мертвенно-белой палате.

Он отчаянно моргает, силясь разглядеть то, что видят все, кто сгрудился вокруг стола: фигуру в зеленом, которая держит щипцами пергаментный свиток, сочащийся кровью и гноем; руки, которые начинают аккуратно разворачивать свиток, с них тоже капает кровь и гной. Низкий голос начинает читать.

– Они сидели вокруг огня во мраке патагонской ночи, рассказывая истории, как и каждую ночь по пути на юг…

Низкий голос читает еще некоторое время, потом его сменяет другой, женское контральто, потом другой, мягкий мужской голос с северным выговором, потом еще один, голос за голосом, хриплый голос, голос, жующий слова, серебристый голос, голос с иностранным акцентом, голоса всевозможных тембров и тональностей, пока, наконец, не возвращается тот, первый, низкий.

– Хирург подцепил щипцами и извлек на свет отрезанную человеческую руку, всю в крови и гное. Он держал ее за большой палец, и были ясно видны золотое обручальное кольцо на безымянном пальце и алый лак на длинных ногтях.

Вокруг стола воцаряется долгое молчание. Он борется с оцепенением, мучительно пытаясь что-то сказать – сказать им правду, чтобы они узнали, – но не может и шевельнуться. Он пленник, скованный собственными связками и сухожилиями. Низкий голос, как он и боялся, оглашает приговор:

– Это чудовище. Верните свиток обратно в него, и пусть они сгниют вместе.

Все фигуры, собравшиеся вокруг стола, одобрительно кивают, не говоря ни слова. Никто не вступается за него, не просит для него пощады. Он оплакал бы свое одиночество, ненависть к себе всего мира, но слез нет. Он видит, с какой мрачной энергией они склоняются над ним, завершая свою работу. Он снова пытается вглядеться, нет ли на руке, что погружается в него, шрамов от ожога? Не скрыты ли глаза, что смотрят на него сейчас, темными очками? Красны ли губы на этом лице? Он делает последнюю попытку собрать все силы. Он должен все рассказать. Они должны понять. Наконец, слово, которое все объяснит им, вырывается из него:

– НЕЕЕЕЕТ!