Хроника пикирующего времени - Александр Проханов Страница 34

Каждая усадьба имеет свою репутацию, свою сокровенную тайну, свое чудо, которое разносит молва.

В одной усадьбе есть дельфинарий с дрессированными морскими животными, для которых каждое утро доставляется живая рыба, и опытный дрессировщик учит их хватать серебристую скумбрию из рук хозяина виллы, после чего, стоя на хвостовых ластах, дельфин сгибается перед повелителем в благодарном поклоне. В другой усадьбе существует домашний зоопарк с вольерами, где у зеленых стожков пасутся африканские антилопы, на деревьях дремлют черно-белые абиссинские бабуины, а в стальных ограждениях нежатся обкормленные леопарды и львы. Здесь существует дворец, подле которого в почти невидимой полупрозрачной клетке, высокой и просторной, летают живые бабочки Борнео и Бразилии, на тропических пахучих цветах висят коконы ночных бабочек Нигерии и Индии. Хозяин, желая сделать гостю подарок, входит в вольер с сачком и снимает с цветка золотистую живую нимфалиду. Тут есть ботанический сад, собравший коллекцию редких растений со всех континентов, включая крохотные полыни пустыни Гоби, орхидеи Перу, секвойи Австралии. Ландшафтные архитекторы создают вокруг дворцов английские парки, липовые аллеи русских дворянских поместий, японские садики с ручьями и прудиками, где белеют пахучие лилии. А в глубине усадьбы еврейского банкира, знатока Ветхого Завета, раскинулись висячие сады Семирамиды, напоминающие усыпанный цветами Крымский мост.

Один владелец славится лошадьми, на которых гарцует по утрам на открытом манеже, прежде чем пересесть на бронированный «мерседес». Другой купил голландских коров, которые пасутся на приусадебных лугах, создавая трогательную пастораль. Третий, по виду совсем не калмык, приобрел верблюда, что бродит среди античных колонн, оглашая окрестность печальным звоном бубенчика.

Каждый дом имеет охрану, поваров, садовников, прислугу, домашних музыкантов, шутов, парикмахеров, звездочетов и колдунов. Один владелец, строгий, как баптистский пастор, приобрел домашнюю челядь на невольничьем рынке, и теперь изумрудные лужайки подстригает негр в малиновой жилетке, блюда к столу подает негр в ослепительно-белых перчатках, за рулем длинного, как ящерица, «кадиллака», развозящего по домам гостей, восседает негр в голубом цилиндре.

Есть тонкие признаки — стиль, конфигурация виллы, обширность участка, породы деревьев, обилие телевизионных тарелок, плотность охраны, — с помощью которых определяют имущественный ценз владельца: от десятков миллионов долларов в офшорных банках, до миллиардов в «Бэнк оф Нью-Йорк».

Кто они, заселяющие заповедное Подмосковье, выпадающие, как золотые самородки, из мутных водоворотов русской жизни, которую черпает зубчатая драга «либеральных реформ»?

Особняк, чем-то напоминающий университетские коттеджи Принстона, безукоризненно строгий, с хрустальной, светящейся днем и ночью оранжереей, в которой драгоценно зеленеет зимний сад, — дворец принадлежит известному магнату Он начинал в советское время младшим научным сотрудником, изучал экономические структуры мира, а затем, после краха страны, пустился в спекуляции компьютерами, беспризорной недвижимостью. Как головастик в лягушку, он превратился в банкира, совладельца телеканалов, умного и осторожного дипломата, перепрыгивающего, как в виндсерфинге, с одной политической волны на другую. После нескольких неудачных на него покушений, сделавших его заикой, он стал вести замкнутый образ жизни, без друзей и приемов. Лишь глубокой ночью в его дворец проскользнет перламутровый лимузин, на котором верный охранник доставляет ему очередную красавицу, прошедшую медицинское освидетельствование.

Тут же — роскошная средиземноморская вилла, оплетенная розами, с пернатыми пальмами, со множеством затейливых пристроек, веранд и беседок. Из них в лазурь возносится дым испекаемых шашлыков, звучит гортанная кавказская речь, сопровождаемая звоном кинжалов. Тут обитает выходец из горного чеченского аула, маленький, свирепый и жизнерадостный. Он сделал свое состояние в качестве телохранителя банковского бухгалтера, разделил с ним успех операций с фальшивыми «авизо» и быстро пошел в гору. Прокрутил добытые деньги через солидный коммерческий банк с безупречной репутацией разбойничьего. Вложился в казино, в проституцию, в транспортировку русских девушек в Турцию и на Ближний Восток. В годы первой чеченской войны был посредником между Дудаевым и Кремлем. Специалистам по электронной борьбе удавалось перехватывать его разговоры с Дудаевым, где раскрывался план подкупа кремлевских властителей, после чего победоносное наступление российских войск в Аргунском ущелье было остановлено, обезглавленные русские пленные были выброшены на корм воронам, и русские проиграли войну. Теперь чеченец стал респектабельным бизнесменом, учит английский язык. Лишь иногда к нему съезжаются соплеменники, набивают двор иномарками, и тогда трудно дышать от вкусного шашлычного запаха, слышны воинственные крики, выстрелы в воздух. Сквозь чугунную ограду видно, как на поляне, при свете костра, гости водят священный хоровод.

Дом, построенный в традициях нормандской архитектуры, напоминает старые английские замки — валуны, грубая мощная кладка. Круглые башни, предполагающие винтовые лестницы. Основательные подклети, предполагающие винные погреба. Стрельчатые окна, предполагающие сводчатый зал, грубый дубовый стол, рыцарей, вкушающих жареные окорока, подымающих кубки с вином, кидающих кости урчащим собакам. Хозяин дома — последний советский министр, по виду миловидный и тихий, похожий на сельского пастушка. Видно, в нем дремало потаенное рыцарство. Он разбогател на афере «Урожай-90», когда исчезли из государственного оборота огромные деньги, а также на операции «Детское питание», накормившей множество «детей перестройки».

О министре забыли среди новых великих воровских операций. Он тихо пропал в какой-то европейской стране. Выплыл недавно руководителем международного фонда, патронирует малый российский бизнес, напоминающий овечку, которую стригут большими железными ножницами. Живет скромно, своей семьей. Иногда приглашает к себе состарившихся сослуживцев, не успевших вскочить в экспресс Москва — Вашингтон. Сидят себе у огромного средневекового камина, глядят на пылающие бревна, пересказывают старые, времен Горбачева, сплетни.

Иное дело — обиталище богатого азербайджанца, имеющего странное пристрастие к античности. Дом наноминает Парфенон, белый, с колоннадой и портиком. Жаровня, где жарятся присланные самолетом гянджийские бараны и в азиатских котлах кипят бараньи семенники, — скопирована с Эрехтейона. Служебные постройки для слуг воспроизводят храм Артемиды. В самшитовой роще белеет амфитеатр, где если и не разыгрываются трагедии Эсхила, то сладкозвучно поет выписанная из Баку восточная красавица. Сладострастно втягивает и выпучивает смуглый живот под цоканье и воздыхание зрителей. Хозяин дома общителен, хлебосолен, но любит побродить в одиночестве по аллеям, уставленным статуями античных богов и героев. Поразмышлять, подобно Аристотелю, о смысле бытия, а также о том, как ловчее переправить через границу очередную партию наркотиков к балтийскому порту, а оттуда в благословенную Европу.

Бывший тюменский бандит, в советском прошлом чемпион по биатлону, построил себе жилище по чертежам Белого дома в Вашингтоне. Те же колонки, те же милые скромные окна, та же овальная комната, куда он приходит позабавиться с секретаршей по имени «Моника». Когда в России возник увлекательный вид спорта, основанный Гайдаром и Чубайсом, биатлонист и отличный стрелок подался в охрану к молодому нефтяному магнату. В Сургуте, Саматлоре, Нефтевартовске, в других местах, воспетых композитором Пахмутовой, он стал чемпионом по отстрелу конкурентов своего хозяина. Весной, когда таяли снега, появлялись под неярким сибирским небом незадачливые, несговорчивые коммерсанты с аккуратным пулевым отверстием в черепе и с отрубленными пальцами ног. Чемпион ощутил красоту новой экономики, понял изящные законы нефтяного рынка и, устав охранять, прострелил хозяину череп, стал владельцем его нефтяного хозяйства. Свои сибирские деньги он пустил в московский игорный бизнес. Пульсирующие павлиньи перья, призывающие богачей в игорные дома и ночные клубы, отмечают его полет над ночной Москвой. В недавнее время, под воздействием друга, ревнителя русской старины, кто выманил у него деньги на фильм о Сибири, православной России, смиренных царях, брадобреях и волонтерах гражданской войны в Америке, — под влиянием этого русского патриота спортсмен построил за Белым домом деревянную часовню. Приглашает батюшек служить панихиды по невинно убиенным в тайге. И тогда всю ночь, как в Александровской слободе времен Ивана Грозного, звенят колокола, слышатся рыдающие моленья об отпущении грехов, обещания застроить церквами все Рублевско-Успенское шоссе от «Горок-2» до пансионата «Сосны».