Закрытая книга - Гилберт Адэр Страница 34

— Знаю, знаю!

— Слушайте, я ведь…

— Ох, бросьте. А горгульи, что там с горгульями!

— А, да, мне удалось-таки купить путеводитель с их описанием. Дорогущий, я даже не ожидал.

— Не беспокойтесь. Расходы я вам возмещу.

— Я и не сомневаюсь, Пол. Можно было не говорить.

— Ну, извините. Извините. Я… Так что же это за книжка?

— «Горгульи и другие фантастические фигуры в архитектуре Оксфорда. Путеводитель».

— «Горгульи и другие фантастические фигуры в архитектуре Оксфорда». Прекрасно, именно то, что нужно. И каковы же они с виду?

— Ну…

— Я имею в виду, не смахивает ли хотя бы одна из них чуточку на меня?

— А-а, так вот зачем вы…

— Естественно. Зачем бы еще?

Ну-с? Есть там похожие на меня?

Не забывайте, Джон, это нужно для книги. Нечего тут миндальничать.

— Я только бегло пролистал путеводитель и должен откровенно сказать, что он несколько разочаровывает.

— Разочаровывает? Отчего же?

— Не такие уж эти фигуры фантастические.

— Не такие уж фантастические, говорите? И так-таки ни единая на меня не смахивает? Это очень, как вы изволили выразиться, разочаровывает.

— Вот одна, постойте… из Бодлианской библиотеки. «Кажется, будто сей бойкий господин» — это текст путеводителя — «сей бойкий господин — дух камня, или лапид…». Вы знаете, что такое «лапид»?

— Какая разница? Дальше.

— «Дух камня, или лапид, появляется прямо из стены».

— Ага, это уже интересно. Вполне можно сравнить со мной, когда я появился в Шри-Ланке из-под обломков автомобиля.

— Пожалуй, не пойдет.

— Почему?

— Он улыбается.

— Ясно. Поищите еще что-нибудь.

— Вот фигура из Брейзноз-колледжа. Монах, лениво ковыряющий в носу.

— Нет уж, спасибо.

— А вот очень странное создание. Из колледжа Святой Магдалины. Здесь сказано только: «Это чудище не поддается истолкованию».

— Прямо как Майкл Джексон.

— Вы слыхали про Майкла Джексона?!

— Разумеется. Кто ж про него не слыхал?

— И то правда. Но с ним вы, полагаю, не знакомы?

— Нет. Давайте не отвлекаться, хорошо? Так что вы на сей счет думаете? Не сгодится ли для книги именно эта горгулья? Подлейте-ка мне, пожалуйста.

— А, да, конечно.

Вот, держите.

— Спасибо. Так что насчет горгульи?

— Ну, Пол, как хотите, но я не вижу в ней ни малейшего сходства с вами.

— Жаль. А может, оно и к лучшему. Дальше.

— Следующая тоже из того же колледжа. И раз вы так ищете сходства — эта, пожалуй, отдаленно напоминает вас. Если прищуриться.

— Ага, хорошо. Как именно она выглядит?

— Она… Нет, проще, наверное, прочесть подпись. «Аллигатор и чудище в человеческом облике симбиотически сцепились, ухватив друг друга за язык».

— Очень увлекательный сюжетец. Не пытаетесь ли вы сообщить мне некую мысль, а, Джон?

— С чего вы взяли? О чем вы?

— Ну, если вам невдомек, незачем и объяснять. Дальше.

— Постойте, так не…

— Я сказал, дальше.

— В общем-то все. Ах нет, вот еще чудища из Нового колледжа. Возможно, покажутся вам интересными. Группа из семи горгулий, олицетворяющих семь добродетелей. Терпение, великодушие, милосердие…

— Хватит! Неужто в Новом колледже нет горгулий, олицетворяющих семь смертных грехов?

— Есть, как же, занимают всю следующую страницу.

— Хоть одна напоминает вам сами знаете кого?

— Ну… Разве что номер пять.

— Номер пять?

— Извините. Они тут пронумерованы. Так, сейчас посмотрим, номер пять… «Разврат».

— Эта забава меня утомила. Утомила, точка.

— Ясно. Хорошо. В таком случае вы вряд ли хотите сегодня гулять?

— Нет, хочу. Обязательно сходим. Мне нужно глотнуть свежего воздуха. Весь день провел в застенках собственных мыслей. Вы представить себе не можете, как это тяжко — не иметь возможности вырваться из застенков своего разума; так и спятить недолго. Да, пошли пройдемся прямо сейчас. Раньше обычного. Засветло.

* * *

Человек бывает битком набит суевериями, незаметными для окружающих. К примеру, вполне можно представить себе, что кого-то втайне терзает одна мысль: до чего глупо он выглядит, когда старательно обходит любую приставленную к стене лестницу; в один прекрасный день этому индивиду удается наконец убедить себя, что хождение под лестницами сулит не беду, а, напротив, удачу; зато если лестницы обходить, то беды не миновать. С этой минуты он беззаботно шагает по улицам и не задумываясь ныряет под каждую встречающуюся на пути лестницу. А прохожим, которые невзначай заметят его и непременно при этом подумают: «Вон идет человек, совершенно не обремененный суевериями», — невдомек, что он по-прежнему раб, патологический раб своего, сугубо индивидуального суеверия; и хотя суть суеверия остается для окружающих недоступной, оно от этого не становится менее иррациональным и неподвластным самоконтролю, чем его столь распространенная противоположность. Именно в такого человека я и превратился. Мне почти кажется, будто распорядок нашей с Джоном жизни — а прошел уже целый месяц! — подчиняется невидимому набору предписаний и правил, которым я не в силах сопротивляться. Словно меня ведут по бровке, по самому краю пропасти, а я и на миг не осознаю, что на этом пути меня ежеминутно ждет головокружительное падение в бездну.

* * *

— Пол, что это?

— Вы о чем?

— Что у вас на лбу?

— Так, ерунда.

— Ерунда? Будь здоров какой синяк. Вот, кстати, ваш поджаренный хлеб.

— Благодарю вас.

— С маслом слева. С маслом и мармеладом — справа.

— Спасибо.

— Итак?

— Что итак?

— Что же с вами случилось? Откуда синяк?

— А, это. Опять дверца гардероба.

— А при чем тут дверца гардероба?

— Там, видно, защелка разболталась, и дверца иногда открывается. Не часто, но время от времени распахивается. Я об этом не подозреваю, а потому натыкаюсь на нее.

— И сегодня утром тоже наткнулись?

— Да.

— Понятно…

— Такое уже бывало раньше и случится еще не раз. Я с этим смирился. Пожалуйста, подложите еще немного сахару. Последнее время меня что-то тянет на сладкий кофе.