Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - Евгений Чепкасов Страница 33

– И вот тебе мое желание, – сказал он в конце, почти полностью обессилев. – Если я умру, постарайся стать христианкой.

– Если ты умрешь, я тоже жить не буду.

– Только попробуй! – с угрозой прошептал юноша. – Тогда мы точно не встретимся. Короче, ты слышала. А умирать я пока не собираюсь – я эту сволочь задушу! – жизнелюбиво проговорил он, под сволочью подразумевая болезнь, – и прикрыл глаза веками.

Ни на какое иное действие сил у Гены не осталось.

Они плыли на лодке – обычной обшарпанной лодке, какую им вполне могли бы дать напрокат на любой лодочной станции. Павел весьма поверхностно греб веслами, словно его задачей было не плыть куда-то, а всего лишь кропить водой Гену, сидящего на корме. Юноша щурился и улыбался от водяных брызг и солнечных лучей. «Наверное, утро, – подумал он, – и мы плывем к солнцу, на восток».

– Ты видел когда-нибудь Галилейское море? – спросил гребец.

– Нет, – ответил Гена.

– Смотри.

– Ах, как я угадал! – воскликнул юноша, оглядевшись. – У меня есть рассказ про Галилейское море.

– Я знаю, – сказал собеседник.

Гена задумчиво помолчал, а потом спросил:

– Ты Ангел?

– Нет. Но я вестник. Я послан сообщить, что ты выздоровеешь.

– А разве я болен? – удивился юноша и вспомнил, что действительно болен.

Вспомнил он и Павла и, улыбнувшись, сказал:

– Здравствуй, Павел.

– Здравствуй, Гена, – ответил тот и, улыбнувшись, спросил: – В церковь всё опаздываешь?

– Опаздываю. А откуда ты знаешь?

– Я про тебя много чего знаю, – уклончиво ответствовал вестник.

– Павел, а ведь у тебя крылья, – заметил Гена.

– У тебя, Гена, тоже крылья.

– Но я своих не вижу.

– И я своих не вижу. А вообще, юноша, у каждого человека есть крылья, даже у величайших грешников, – пусть грязные, переломанные – но есть. И нужно научиться видеть эти крылья и любить людей за них.

– Хорошая метафора. Жаль, что я снов не помню.

– Этот сон ты запомнишь, если не захочешь забыть. – Павел вдруг перестал грести и несколько мгновений смотрел вправо, потом нагнул голову, словно согласно кивнул кому-то, и сказал: – Скоро я покину тебя, Гена, а потому слушай внимательно и не перебивай. Маме своей говори почаще, что Христос воскрес. А то года три назад я слышал, как она рассказывала, что Он и не умирал, просто замедлил сердце, а из гроба телепортировался, жил долго и счастливо и умер во Франции… Господи, помилуй нас, грешных!

– Откуда?!

– Она рассказывала об этом подружкам в троллейбусе – очень тяжко было слушать. Ты, Гена, попробуй ей как-нибудь объяснить, что Бог поругаем не бывает. Ругателей жалко – вот в чем дело, а тебе она мать. К тому же, и у нее крылья есть – не зря ты ей руки целуешь.

– Павел, прости, что перебиваю. Я вспомнил, как проповедовал сегодня… Неужели…

– Молчи и радуйся, – строго сказал вестник. – Напоследок дам тебе два совета. Во-первых, в нескольких шагах от палаты есть замечательная пальмовая молельня. Телесно я сейчас нахожусь там, и никто меня не замечает, так что имей ее в виду. Во-вторых, тебе надо причащаться, желательно раз в неделю. Рвоты у тебя больше не будет, не бойся. Когда проснешься, дам тебе телефон отца Димитрия – он очень хороший священник. А теперь мне пора.

– Павел, последнее! Что там за толпа на берегу?

– Там проповедует и исцеляет галилеянин Иисус.

– Господи!

– Садись на весла и греби. Может быть, доплывешь раньше, чем проснешься. Прощай.

Павел поднялся, качнув лодку, взмахнул крыльями и, перекрестившись, коснулся лбом прохладного оконного стекла. А за окном, в кромешной тьме, притаился снег – очень много снега. Фонарь почему-то не горел, и снег терпеливо дожидался солнца, чтобы стать сначала – стыдливо-розовым, а затем – белым.