Тяжкие повреждения - Джоан Барфут Страница 33

Если честно, она не знала, что можно сказать Аликс. Ее беспокоила не похоть Аликс, но то нежное, отстраненное выражение, с которым она смотрела на отца. В тот момент она казалась совершенно незнакомой. До нее не дотронешься.

Если Тим смог дотронуться… дай ему бог, подумала Айла и хихикнула, так что Джеймс повернулся в постели посмотреть на нее.

— Ничего смешного, — рявкнул он.

«Может быть, и нет», — подумала она.

— Я просто пытаюсь вспомнить, как себя чувствуешь в двенадцать лет. Насколько я помню, всего так смущаешься. Кажется, что увяз. Застрял между детством и взрослой жизнью.

— Мне не показалось, что она смущалась.

Ну да, его дочь не смутишь. А Тима, бедного?

— По-моему, он достаточно испугался, чтобы какое-то время не распускать руки. И все остальное тоже. — Она услышала, что снова хихикает, и Джеймс опять бросил на нее косой взгляд. — Но Аликс не очень-то оробела, заметил? Как она на тебя посмотрела! — Айла услышала в собственном голосе удовлетворенные нотки, это еще почему? — Наверное, нужно с этим разобраться, но, Джеймс, нельзя все вешать на меня.

Он грустно заворочался.

— Я просто думал, вы обе — женщины, тебе будет проще с ней об этом говорить.

— О сексе? О влечении? О чем? Я говорила. Возможно, ей не мешало бы послушать, что скажет мужчина. О том, что было на уме у Тима, о том, чего следует в дальнейшем остерегаться. Может быть, именно об этом с ней нужно поговорить.

Но вскоре их жизнь резко переменилась, и что бы Айла ни имела в виду, говоря, что Аликс нужно будет чего-то остерегаться, это оказалось совсем не то, о чем она думала. И для нее тоже, и для Джейми, и не в последнюю очередь для Джеймса.

Как ему это удалось? Как у него не лопнула голова, набитая зловонными, гнилыми маленькими тайнами? Какое редкое самообладание: вести обычную жизнь, расширять бизнес, переживать по поводу больших и мелких деловых проблем, обедать, иногда ходить с детьми в кино, иногда проверять, как они сделали уроки, иногда поворачиваться к Айле в постели — и ни намека, ни единого знака.

Уже потом он сказал, что это была совершенно отдельная и очень небольшая часть его жизни. Может быть, для него так и было, но уже то, что он так это воспринимал, казалось — каким? Совершенно омерзительным.

Помимо того, что это была отдельная и небольшая часть его жизни, это было противозаконно. Не говоря о том, что это было гадко, безнравственно — эти слова не часто употребляли у них в доме, да и во многих других домах, насколько ей было известно. Он должен был это понимать, он был чудовищно глуп, если не понимал.

Тогда она в третий раз в жизни столкнулась с полицией.

Вот что она имела в виду, говоря, какие все глупые в семнадцать.

Такие глупые, что их влечет, тянет к мужчинам, которые через много лет заканчивают как Джеймс.

Другие в семнадцать лет глупы до того, что, пытаясь вычеркнуть из жизни такого отца, как Джеймс, начинают накачиваться кошмарным дерьмом или отправляются в неведомые путешествия в поисках нелепой, непонятной веры.

А еще они, глупые, стреляют в кого-то, хотя на самом деле не собирались и не хотели этого делать.

Такие глупые, думает она, что их просто нельзя не пожалеть. Они беззащитны в своей глупости, и невежественны из-за нее. Они не знают, как это быть матерью тридцати девяти лет, пытающейся привыкнуть к унижению и ужасу, или сорокадевятилетней женщиной, пытающейся привыкнуть к счастью, и им наплевать.

Они искалечены и опасны.

Их нужно обнимать, их нужно крепко держать и сдерживать. Их нужно ограждать от беды, пока опасность не минует. Они беспечны и глупы, за ними нужно присматривать. У Айлы это не получилось. У других, которых она не знает, тоже явно не получилось, и теперь, снова встретившись с полицией, она лучше всех осознает горестные итоги этих неудач.