Проснитесь, сэр! - Джонатан Эймс Страница 33

– Ну, если мысленно можно вернуться во времени, вполне можно сменить и религию. По-моему, путешествие во времени дало бы тебе великую власть.

– Я не стал бы менять религию.

– Тогда не ной, – посоветовал Чарльз. – Брось романтические мечты о клубах. Евреев туда не пускали. Придется примириться. Так уж было принято. В лучших отелях в двадцатых годах вывешивались таблички: «Доступ евреям, неграм и собакам запрещен». Многих это травмировало – люди часто ездили со своими собаками. Богачи до сих пор обожают собак. Больше, чем родных детей. Содержать собак дешевле.

– Какая разница, если они богатые?

– Не будь идиотом. Чем человек богаче, тем он скупее, и никто так варварски не относится к собственным детям, как богачи.

– Что ж, кажется, мне не хочется возвращаться в двадцатые годы. Там слишком много расистов. Расисты и сейчас есть, но все-таки не столь оголтелые.

– Я терпеть не могу это слово. Постоянно повторяю ученикам, что считаю скандинавских женщин самыми красивыми, за что они меня называют расистом, а я объясняю, что это предпочтение, а не расизм. Л еще говорю, что обожаю черных. Они составляют первые американские семейства.

Потребовался почти час, чтобы правильно зафиксировать и как следует записать диалог. Добившись более или менее приемлемого уровня, я кликнул Дживса.

Он вылился с другой стороны коридора.

– Да, сэр?

Я прочел ему плод дневных трудов.

– Очень хорошо, сэр, – сказал он, когда я закончил.

– Вы действительно так считаете, Дживс?

– Да, сэр.

– Наверно, я зациклился на Дугласе Фэрбенксе-младшем, загипнотизированный в какой-то момент фильмом «Ганга Дин». [42]Этот период, может быть, миновал. Но мне все-таки очень приятно носить такие же усы. Ну, от них всегда можно избавиться при следующем призыве на службу. По-моему, сейчас мало кто знает, что означают позы Дугласа Фэрбенкса-младшего. Я и сам не уверен, что знаю.

– Очень хорошо, сэр.

– Вы поняли, Дживс, что я хочу легонько затронуть расовую проблему и еврейский вопрос? И намекнуть на гомосексуальный вопрос, упомянув Чатфилда?

– Да, сэр. Вы выразились в высшей степени деликатно и тонко.

– Очень много вопросов. Заметили, Дживс?

– Да, сэр.

– Проблем тоже много. Проблема моногамии, отношений между душой и телом, подающего в бейсболе… Естественно, из эгоистических соображений меня больше интересует еврейский вопрос, длянацистов он заключался в том, что с нами делать, а для меня еврейский вопрос звучит таким образом: «За что нас ненавидят?»

– В высшей степени трудный вопрос, сэр.

– Разумеется, нам, евреям, хотелось бы знать, как преодолеть эту ненависть, либо изменившись самим, либо изменив ненавидящих, хотя, может быть, надо просто признать эту ненависть, как в Обществе анонимных алкоголиков советуют признать себя алкоголиком. Может быть, мы, евреи, просто должны с ней смириться и жить дальше. Интересно, существует ли для евреев вспомогательная программа в двенадцать шагов, хотя для этого, по-моему, и существует синагога, тем более что почти все собрания «Анонимных алкоголиков» – АА – происходят в церквях. Поэтому еврейские АА, которые, на мой взгляд, попросту представляют иудаизм, собираются в синагогах, веря вместо двенадцати шагов в Десять заповедей.

– Возможно, сэр.

– Ну, в своей книге, Дживс, я просто ставлю все эти вопросы. Не предлагая ответов. Тут нет ничего страшного, потому что в романах вовсе не обязательно решительно и определенно судить о людях. Когда пишешь Декларацию независимости, Конституцию, учебник по нейрохирургии, надо выражаться четко и ясно, а в романе достаточно ставить вопросы. От литературы никто слишком многого не ожидает. Люди хотят только знать, что не одни они заблуждаются.

– Весьма проницательное замечание, сэр.

– Знаете, что меня беспокоит, Дживс? Написав этот самый кусочек о Йельском клубе и Фицджеральде, я вспомнил, что почти все мои любимые писатели ненавидели евреев. Включая Фицджеральда. Не надо бы публиковать ничьи личные письма. У любого своего героя обязательно замечаешь антисемитскую реплику, которая разрывает сердце… Ну ладно. Пусть даже Фицджеральд был антисемитом, я все равно объявляю «Великого Гэтсби» великим американским романом. До сих пор толкуют, что «великий американский роман» до сих пор не написан, но это не так. Его написал Фицджеральд. Там есть все американское: деньги, секс, автомобили, спиртное, создание новой фальшивой личности, проза, как истинный музыкальный коктейль, город Нью-Йорк… Что скажете, Дживс?

– Убедительное утверждение, сэр.

– Благодарю вас, Дживс. Впрочем, по-моему, хотя Фицджеральд действительно написал великий американский роман, в одном он ошибся: второго акта в жизни американцев не бывает. По-моему, он это сказал, потому что слишком рано умер. Пропустил свой второй акт – перед смертью его перестали печатать, потом он вновь возвысился до первой обоймы. Может быть, доказал свою правоту, сыграв второй акт не в жизни, а в смерти, но, я думаю, люди живут нынче долго благодаря витаминам, которые позволяют сыграть второй акт.

– Вполне возможно, сэр. Продолжительность жизни растет.

– Понимаете, Дживс, я вовсе не пытаюсь написать великий американский роман. У меня нет подобных далеко идущих амбиций. Может быть, моя книга станет великим нью-джерсийским романом, поскольку речь идет о моем переезде в Нью-Йорк из Нью-Джерси, но я всегда в душе знал, что когда-нибудь вернусь в Нью-Джерси, что и сделал, переселившись в Монклер к тете Флоренс и дяде Ирвину. Возможно, таким будет конец «Ходока» – переезд в Монклер, где меня застрелит дядя Ирвин. Вроде конца «Великого Гэтсби», только у дяди с тетей нет бассейна, поэтому он пристрелит меня в ванне за напрасную трату горячей воды… Мне хочется быть убитым в конце романа. Как считаете, это не слишком мрачно, Дживс?

– Любая трагедия заканчивается гибелью, сэр.

– Я задумывал комедию, но конец может быть и трагичным.

– Очень хорошо, сэр.

– Ну, я не собираюсь писать великий американский роман. Точно. Не собираюсь писать лучшую книгу о целой стране: одного штата вполне достаточно. Конечно, мой первый роман тоже был о Нью-Джерси, о том, как я лишился родителей. Может быть, я создам цикл о Нью-Джерси, как Вагнер – «Кольцо нибелунга».

– Звучит многообещающе, сэр.

– Вы очень снисходительны и терпеливы, Дживс. Извините, что я докучаю вам рассуждениями о своих литературных планах.

– Вовсе нет, сэр. С большим удовольствием слушаю.

– Спасибо, Дживс… спасибо, что выслушиваете мои рассуждения.