Линии разлома - Нэнси Хьюстон Страница 33

— Конечно.

— Она мне сказала, что я назир, это значит, мне дано видеть малак — ангела, который приказывает и задает вопросы. Считается, что только малые дети могут быть такими медиумами. Понимаешь, бабушка хочет узнать судьбу своего брата Селима. Много лет от него нет вестей, она не знает, прячется он где-то или евреи уже убили его. Тогда она повела меня к шейху. Он рассматривал мою руку и со строгим видом качал головой. И сказал, что, когда я приеду в следующий раз, нам не обойтись без мандала.

Я чувствовал себя не в своей тарелке от всех этих новых слов, но что с того, главное — она поняла, что мы с ней похожи. И я спросил:

— Что же он станет делать, чтобы привести тебя в контакт с этим… ангелом?

— Сначала он сам должен приготовиться. Для этого нужно много молитв и песнопений. А потом, в урочный день, он воскурит ладан и капнет тушью на мою ладонь, вот сюда, а когда тушь высохнет, — еще каплю масла. — Нузха умолкла и почесала нос. Обожаю, когда она так делает.

— Hy, и? — поторопил я с некоторым сомнением в голосе.

— Потом бабушка задаст ему вопрос о своем брате, и, если я буду очень пристально смотреть на каплю масла на ладони, то смогу увидеть в ней малак и он моим голосом ответит на все вопросы.

— В это довольно трудно поверить, — сказал я.

— Да, но это правда, — твердо возразила Нузха. — И ты тоже наверняка избранный, раз у тебя мандал на плече.

Прозвенел звонок — перемена закончилась. Мы молча, порознь, зашагали прочь от своего волшебного укрытия, где нам никто не мешал.

— Это правда, что евреи оккупировали Израиль? — спросил я в тот же вечер за ужином. Мой голос прошелестел едва слышно, но хохот ма был похож на лай.

— Кто вбил тебе эту чушь в голову? — спросила она, и я почувствовал, что краснею до ушей.

— Да так, слышал где-то, не помню, от кого.

— Ладно. Ответ нет. Евреи не захватывали Израиль, они бежали в Израиль в поисках приюта.

— В Палестину, — поправил па.

— В то время страна называлась так, — признала ма. — Их слишком долго преследовали и убивали по всей Европе, это продолжалось веками, и наконец они решили, что им необходима собственная страна.

— К несчастью, — вставил па, — страна, куда они стремились, была уже занята.

— Эрон, не начинай снова! — ма взвыла, как сирена, и мне стало страшно. — Шесть миллионов жертв за шесть лет — куда им было идти? Что они должны были делать? Спокойно сидеть на месте, сказать убийцам: «Приходите, пожалуйста, развлекитесь, перебейте нас всех!»? — Теперь она кричала, а поскольку па, ничего не ответив, встал и начал убирать со стола, ее последние слова — «перебейте нас всех!» — повисли в пустоте. Па принялся мыть посуду, а ма вдруг смутилась, застеснялась своей визгливой вспышки: она велела мне идти спать, хотя было только семь вечера.

Мне бы так хотелось думать, что Нузха была права, когда назвала меня избранным, но я никак не мог понять, ни кем я избран, ни для чего, чувство раздвоенности мучило меня сильней обычного: теперь разлад начался уже не только между ма и па, но и между Еврейской реальной и Нузхой, да сверх того между Нузхой и ма, а ведь я любил их всех! Это меня жутко изводило, я не понимал, почему люди не могут успокоиться и постараться понять друг друга.

Усевшись на свою кровать, я схватил Марвина и энергично потряс его.

«Ты еврей, Марвин?» спросил я, и он замотал головой. — «Ты немец?» Нет. — «Так значит, араб?» — Тоже нет. Я тряс его все сильнее и сильнее. «Ну, Марвин, — сказал я, тыча его кулаком в брюхо, — это слишком легко — сидеть здесь на кровати и с утра до вечера смотреть в потолок. Надо принять решение, поверить во что-то и бороться за то, во что веришь, иначе ты мертвец!»

В этот момент па постучал в дверь, я вздрогнул и уронил мишку.

— Собрался ложиться, приятель?

— Как раз пижаму надеваю, — ответил я, торопливо срывая с себя рубашку, чтобы все выглядело натурально. Па вошел и, тяжело вздохнув, присел на край кровати.

— Знаешь, какая с родом человеческим главная проблема? — спросил он.

— Нет, па.

— У людей вместо мозгов — требуха, в этом все дело. Повсюду, куда ни глянь, именно эта беда. Отшлепать тебя смеху ради?

— Нет, спасибо. Я сегодня немного устал.

— Ладно, сынок. Спокойной ночи. И не обращай внимания на своих сумасшедших родителей, о’кей?

— О’кей, па.

— Точно?

— Точно, о’кей.

Нузха ведет себя со мной очень мило с тех пор, как я показал ей родимое пятно. У меня было смутное чувство, что таким счастьем я обязан недоразумению, но я на всю катушку использовал возможность быть рядом с ней.

Она жила не так уж далеко, на улице Аббас, на полпути между подножьем холма и его вершиной, но, когда в гости друг к другу приходить нельзя — даже и не мечтай! — остается одно: встречаться под гибискусом — каждый день, но только на перемене.

— Ты веришь во все эти вещи? — спрашивала она.

— Хм… да. Наверно, все-таки верю.

— И в дурной глаз? Знаешь, что это такое?

— …?

— Достаточно поглядеть на кого-то с плохой мыслью, и с человеком случится беда. Это называется «дараба бил’айн» — ударить взглядом. Умеешь так делать?

На миг я засомневался — говорить ей или нет, что у нас людей посылают к черту пальцем, а не взглядом? Решил, что не стоит.

— Вряд ли.

— Я уверена, у тебя есть такая сила, Рэндл. Благодаря твоему мандалу. Звучит почти в рифму, заметил? Рэндл — мандал! Ты должен попробовать. Начни с малого — ты сам удивишься, какая это мощная сила.

— А если кто-нибудь даст мне дурным глазом сдачи?

— Ты сможешь отвести вред, сказав «Ма са’ха Аллах ва кан», это значит «Все, что свершается, — Божья воля». Тогда стрела дурного глаза отклонится от цели и уже не сможет причинить тебе зло. Ма са’ха Аллах ва кан. Повтори.

— Ма са’ха Аллах ва кан, — послушно произнес я, думая совсем иное: «Нузха, у тебя самые красивые глаза в мире, я в тебя жутко влюблен». — Ма са’ха Аллах ва кан.

— Очень хорошо, — кивнула она. — Ты быстро научился!

В тот вечер ма возвратилась домой ликующая. Глаза ее сверкали.

— Я ее нашла! — воскликнула она. — Нашла! Опомниться не могу! Есть данные о привезенной девочке в возрасте «около года», которая два с половиной месяца провела в центре Штейнхёринг зимой тридцать девятого — сорокового. У нее было родимое пятно на внутренней стороне левой руки, ты слышишь, Эрон?!

Па даже головы не поднял от газеты. Только проронил мрачно:

— Последние части французских и итальянских войск, следуя примеру американцев, только что оставили Бейрут.