Руна жизни - Роман Перин Страница 33

— Я бы хотел взглянуть на этого фрукта. Вы зайдите ко мне за его делом и заодно приведите его. Мне интересно, о чём думает такая молодежь сегодня, — у генерала заколотилось сердце от ощущения стремительно убегающего времени. Чернин взял папку с делом Пикина и двинулся по коридору навстречу майору. Он застал Сикорина и Пикина, выходящими из кабинета.

— Товарищ майор, вот ваши документы. С вашего позволения я побеседую с молодым человеком, — Чернин взял Пикина под локоть и повёл в сторону своего кабинета. Майор уже давно смотрел на генерала, как на человека с чудачествами, и происходящее списывал на возраст.

Пикин смотрел с недоумением на пожилого сотрудника КГБ в хорошем сером костюме и золотыми запонками на сверхбелой рубашке. «Этот не меньше полковника», — мелькнуло в голове Пикина.

— Вы, Андрей Романович, слушайте и ничего не спрашивайте, — почти шёпотом говорил Чернин. — Я вас прошу, выйдя отсюда, с ближайшего отделения почты отправить эту бандерольку, вот вам деньги. На сдачу, пожалуйста, сходите в ресторан и выпейте за моё здоровье. У меня нет времени объяснять вам странность моей просьбы, но, поверьте старику, это ни в коем случае не навредит вам и вашему делу.

— Хорошо, я всё сделаю, — Пикин, чувствовал себя даже как-то неловко перед неизвестным ему, бледнеющим человеком из столь серьёзноё конторы, беря деньги и бандерольку, предусмотрительно обёрнутую в «Правду».

Когда Чернин вошёл в кабинет, у него уже шёл обыск.

К удивлению Чернина, в качестве понятых были приглашены Маканин и Людвиг Иванович. Один из сотрудников московской бригады медленно ходил с металлоискателем, сосредоточено вжавшись в наушники, другой, видимо, главный, смотрел в уже открытый сейф, скрывая нервный тик потягиванием шеи.

— Так как вы не задаёте лишних вопросов, генерал, значит, вас уже проинформировали о нашем визите. Основания для обыска на вашем столе. Прочтите.

— Обязательно.

— Вы держите в сейфе бюст Сталина, — злобно сверкнув глазами, сказал московский гость.

— Это является нарушением закона? — сказал Чернин, садясь в своё кресло.

— Нет, но это уже кое о чём говорит.

— Мне, старику, было бы интересно узнать, что это говорит сорокалетнему москвичу из конторы? — Чернин почувствовал, как внезапно вернулась боль под лопаткой. Наверное, боль отразилась на лице. К нему подошёл встревоженный Азаров.

— Юрий Нилович, вам плохо?

— Нет, ничего, Людвиг Иванович, так ноет понемногу со вчерашнего дня, отпустит.

— Я прошу вызвать врача, — жёстко сказал Азаров, — подойдя вплотную к следователю.

— Не разыгрывайте передо мной спектакль, господа питерские, я и не таких видел, — сказал москвич и скривил свои толстые губы в ухмылке.

Азаров, как фокусник, раскрыл ладонь, в ней оказался серебряный шарик размером с небольшой грецкий орех. Он поднёс шарик к лицу следователя и что-то прошептал ему. Следователь замер, как манекен. Азаров взял телефон и вызвал врача.

— Ты, Юра, не пугайся, это обычный гипноз, этот малый уже леченый внушением, он ничего не будет помнить. Тебе нужна медицинская помощь. Это всё, что я могу для тебя сделать сейчас. Больше ни о чём не говори, — он ослабил галстук и расстегнул верхние пуговицы на рубашке Чернина. В кабинет вбежал врач с медицинским чемоданчиком.

Азаров подошёл к следователю, что-то сказал ему на ухо, и тот, зевнув, стал доставать документы из сейфа, не обращая внимания на появившегося врача.

Врач осмотрел, сделал укол, порекомендовал лечь в больницу на обследование.

— В следственном изоляторе тоже есть больничный уход, — равнодушно бросил следователь, составляя протокол обыска, — а что касается Сталина, так у меня к нему личный счёт за 1937-й.

— А почему нет счёта за другие годы? — сухо спросил Чернин, почувствовав, как после укола боль размывается и стекает тёплым потоком крови в сердце.

— Я думаю, товарищ генерал успел заметить, что я еврей. Позвольте представится — Блиндерман Борис Владимирович. А это значит, что мой род 1937 год не обошёл стороной.

— Я знаю многих евреев, которых 1937 год не только обошёл стороной, но они ещё и активное участие принимали в нём. Извините, а вы случайно не родственник Владимира Блиндермана, полковника МГБ, проходившего по делу о «сионистском заговоре в МГБ»?

— Нет, это просто однофамилец, — играя желваками холодно ответил следователь.

— Ваш коллега и единоверец генерал-майор Наум Эйтингон, тоже проходивший по делу «о сионистском заговоре в МГБ» в 1951 году, шутил: «В России две возможности не попасть в тюрьму, впрочем, тоже не гарантированные: надо не быть евреем и генералом госбезопасности». Видимо, времена возвращаются, только с перекосом. Вы, еврей, грозите тюрьмой генералу, ища «русский заговор в КГБ».

— Вы знаете, что я ищу. Можете назвать это, как хотите, и не надо надуманных параллелей.

— Юрий Нилыч, я прошу, не надо продолжать этот разговор, тебе нельзя нервничать, умоляюще попросил Азаров, подавая Чернину стакан с водой.

— Людвиг Иванович, я знаю, чем закончится мой арест, поэтому позволь уж высказаться. Не я эту тему поднял. А сейчас мне, как никогда, стало ясно, кто пришёл к власти. Если бы они не чувствовали своей силы, они бы эту тему не поднимали. Они пришли мстить! Они пришли мстить всем, кто помешал их племени взять окончательную власть в 37-м и сорвал вторую попытку в 51-м. Он нашёл бюст Сталина в моём сейфе. Я больше чем уверен, что в его сейфе — список, в котором напротив фамилий Ахромеев, Пуго и других стоят галочки. Вы знаете, за что убили маршала Ахромеева, который, якобы, повесился на почтовом шпагате? За то, что он располагал доказательствами о связях со спецслужбами зарубежных стран члена Политбюро Яковлева, главного идеолога перестройки. А министр МВД Пуго, застрелившись, «положил» пистолет на тумбочку. Самое интересное узнать, что делал Григорий Явлинский в спецгруппе по аресту генерала, будучи лишь научным сотрудником в НИИ. Ларчик открывается просто: в апреле 1991-го Госдепартамент США официально пригласил Явлинского на заседание совета экспертов «большой семерки» со статусом участника. Оттуда он вернулся «другим» сотрудником. Так что господин Блиндерман приехал по адресу. Он знает, я тоже сочувствовал ГКЧП, а главное он знает, что нужно зачищать более глубокий слой. Кто засветился в ГКЧП, уже списаны. Их сейчас больше интересуют те, кто не клюнул на эту провокацию.

— Ваши выводы не лишены логики, но эта логика антисемита в пределах «жидовского заговора» против России, — нервно сказал Блиндерман, небрежно кинув протокол обыска для подписи на стол.

— У меня логика человека, прозревшего к концу жизни, — Чернин, не глядя, подписал протокол.