Дорога в декабре - Захар Прилепин Страница 33

— …и платочком протри, — советует Кизя.

Астахов сплевывает в сторону и отворачивается к окну. Смотрим вместе в темноту. Качели иногда скрипят. Крона все бурлит.

— Пойдем на качелях покачаемся? — предлагаю я Димке, пытаясь разогнать муторную тоску.

Молчит.

«Забавно было бы… Выйти, гогоча, и, громко отталкиваясь берцами от земли, высоко раскачаться… Как тут все удивились бы…»

Оттого что я вспоминаю чеченцев, мне становится еще хуже. «Они ведь близко… Где-то здесь, вокруг нас. Может быть, в этом подъезде… Мама моя родная…»

Метрах в тридцати раздается пистолетный выстрел. Бессмысленно перехватываю автомат.

«О, наш идет, — думаю иронично, пытаясь себя отвлечь, — возвращается домой и от страха палит в воздух». Начинаю мелко дрожать. «От холода…» — успокаиваю себя. Дую на озябшие руки.

Резко скрипит входная дверь, и меня окатывает тошнотворная волна. Рассудок подпрыгивает, как рыба на суше. Не знаю, что делать. Кизя медленно встает. Астахов уже стоит. Шея поднимает руку с открытой ладонью — «Тихо!» Слышны спокойные шаги. Один человек будто бы… Да, один.

«Один, один, один, один…» — повторяю я в такт сердцу, быстро. Медленно снимаю предохранитель, встаю на колено, направляю ствол между прутьев поручня. Появляется мужская голова, спина, зад.

— Аслан Рамзаев? — спрашивает Шея, шагнув навстречу поднимающемуся мужчине.

Мужчина делает еще один, последний шаг и встает на площадке напротив Шеи. Автомат Шеи висит сбоку, дулом вниз, отмечаю я. Шея стоит вполоборота к подошедшему, расслабленно опустив руки.

— Да, — слышу я ответ чечена, чувствуя мякотью согнутого пальца холод спускового крючка.

Шея очень легким, почти не зафиксированным мной движением бьет чечена боковым ударом в висок. В падении чечен ударяется головой о каменный выступ возле двери собственной квартиры. Я смотрю на его тело. Тело недвижимо. Шея хлопает чечена по карманам. Подбегает Хасан, помогает Шее…

Я расслабляю палец, тупо зависший над спусковым крючком. Кошусь на Кизякова, тот смотрит на двери третьего этажа, держа ствол наперевес. Астахова не вижу, он у меня за спиной.

— Как там на улице? — спрашивает Шея тихо, глядя поверх меня. Какой у него голос спокойный, а?

— Пусто, — отвечает Астахов.

Шея рывком переворачивает чечена, ловко связывает припасенной веревкой руки. Извлекает из разгрузки пластырь. Откусив сантиметров двадцать ленты, залепляет чеченцу рот. Перевешивает автомат на левое плечо. Взяв чечена за брюки и за шиворот, вскидывает на правое плечо, головой назад.

— Хасан, Егор, посмотрите… — просит Шея на первом этаже.

Выходим, обойдя взводного с его поклажей, на улицу. Вглядываемся в темноту детской площадки. Расходимся в разные стороны. Я добегаю до конца дома, смотрю за угол. Сдерживаю дыхание, прислушиваюсь. Необычайно ясная луна возникла над городом Грозным. Помойка, расположившаяся за домом, источает слабые запахи тлена. Возвращаюсь, нагоняю уже вышедших из подъезда своих. Хасан чуть торопится. Постоянно уходит вперед, потом, присев и оглядываясь на нас, поджидает.

«Домой, домой, домой…» — повторяю я ритмично и лихорадочно.

— Гэй! — кричит кто-то рядом.

Останавливаемся.

«Сейчас начнется!» — понимаю я.

— Гэй-гэй-гэй! — повторяют явно нам: то ли с крыши, то ли из одного из окон…

Все присаживаются. Шея сбрасывает чечена с плеча, тот внезапно вскакивает, Шея хватает его за горло, валит на землю, прижимает головой к земле.

Несколько мгновений мы всматриваемся в темноту, пытаясь понять, откуда кричат.

— Я тебе, сука, голову отрежу, — говорит Шея внятным шепотом своей оклемавшейся ноше. — Понял?

— Пошли! Бегом! — командует Шея.

Вскакиваем, я сразу догоняю Шею, потому что чеченец впереди него бежит не очень быстро. Шея хватает его за шиворот, дергает так, что трещит и рвется куртка. Подбегаем к дому, жмемся к стенам, сворачиваем за угол.

— Еще бросок!

Добегаем до следующего дома. Чеченец крутит головой, таращит глаза, оглядывается.

— Давай, порезвей работай клешнями… — говорит Шея чечену, пропуская его вперед.

— Егор, веди его, — приказывает мне взводный и отходит назад к углу дома. Вместе с Астаховым они вслушиваются в темноту, которую мы миновали.

Я толкаю чечена, он делает несколько шагов, споткнувшись, падает, я подцепляю его за ремень, он смешно встает на четыре конечности и от того, что я все еще судорожно тяну его за ремень вверх, не может никак встать. Нас догоняет Шея, хватает чечена за волосы и резко поднимает вверх.

«Почему не стреляют?» — думаю я.

Пробегаем еще квартал. Садимся с Астаховым к стене, отплевываемся. Чеченец быстро дышит носом. Он морщит скулы и мышцы лица, я понимаю, что ему хочется отлепить пластырь. Я мягко бью ему пальцами левой руки по лбу, чтоб перестал. Шея стоит на углу дома.

— Тихо… — говорит он, подойдя к нам. — Вроде тихо.

Мы бежим дальше, чеченец часто спотыкается.

Шея связывается с базой, предупреждает, что мы близко.

Метров за пятьдесят до базы становится легко. Уже дома. Почти уже дома. Совсем уже дома. Мы входим во двор и начинаем смеяться.

— «Гэй-гэй-гэй!» — пародирует неизвестного, окликавшего нас, Астахов, заливаясь. Я тоже хохочу.

— «Гэй! — повторяю я. — Гэй-гэй-гэй!»

В ночном Грозном раздается наш смех.

— Кизя, мы не скажем парням, что ты боты обгадил от страха! — смеется Астахов, и Кизя тоже смеется.

— Ну что, аксакал, поскакали дальше? — спрашивает гыгыкающий Шея у чеченца, хмуро смотрящего куда-то вбок. И мы снова хохочем.

Нас встречают улыбающийся Семеныч и начштаба. Семеныч кажется родным, хочется броситься ему на шею.

«И начштаба — отличный мужик!» — думаю я.

Чеченца сразу уводят в кабинет Черной Метки.

Мы входим в «почивальню», посмеиваясь. Пацаны дрыхнут.

— «Гэй-гэй-гэй!» — повторяем мы, улыбаясь, уже на исходе здорового мужского хохота.

Скворец поднимает заспанную голову, нежно улыбается, щурит глаза.

«Гэй-гэй-гэй…» Что может быть забавнее…

VIII

Потихоньку излечившись от своих телесных расстройств, пацаны начали разъедаться. После завтрака, сопровождаемого добродушными напутствиями от Плохиша, уже в полдень мы собираемся душевной компанией: Хасан, Скворец, Димка Астахов, Андрюха Конь, Кизя… Открываем по банке кильки в томатном соусе, каждый режет себе по луковичке, и за милую душу все это уминаем.

Спустя пару часов подходит время обеда, все с отличным аппетитом хлебают щи, или гороховый суп, или, куда чаще, опять рыбный, из кильки, но ничего страшного, рыба — вещь полезная.