Сила прошлого - Сандро Веронези Страница 33

Комната в порядке, точнее, в полном беспорядке, но это мой беспорядок, который я же и устроил: окно нараспашку, постель не застелена, пиджак висит на стуле, трусы валяются на полу. Здесь все тоже нормально. Стало быть, я был прав: все отлично, этот человек ушел, Анна и Франческино во Виареджо, и я могу приехать к ним, когда захочу. Причин для беспокойства нет.

Возвращаюсь в гостиную и снова решаю позвонить да, долгий, спокойный ночной разговор с женой, — но мои глаза не желают мне подчиняться и вместо телефона с жадностью пса, бросающегося на кусок говядины, устремляются в совершенно конкретное место в комнате — на телевизионную тумбочку, где рядом с пультом лежат забытые этим типом зажигалка и пачка сигарет. И следом за этим происходит самое неприятное. Я хочу взять сигарету и закурить, хочу так сильно, что беру сигарету и закуриваю.

Дело швах, я вернулся к курению. Сажусь в кресло и с жадностью затягиваюсь этой дурацкой сигаретой, в бессмысленной попытке сделать ее покрепче, но и такая, как есть, она ударяет мне в голову — старое, забытое ощущение, которого мне так не хватало. Я снова начал курить. Вот что это было за ощущение: эту пачку я уже видел, вероятно, это было первое, что я увидел, проснувшись, но как бы не заметил, потому что мое подсознание решило, что силы воли, удерживавшей меня от искушения в течение девяти месяцев, на сей раз могло не хватить — один, возбужденный, с пачкой сигарет на виду — и, должно быть, это мое подсознание мгновенно поставило перед собой задачу менее сложную, — внушить мне, что пачка сигарет не существует…

Впрочем, я никогда не чувствовал себя в безопасности и даже окончил курсы в Обществе анонимных алкоголиков на площади Велабро — не для того, чтобы бросить курить, а для того, чтобы не начать. Там используют какую-то известную методику, не помню, кто ее разработал, имя английское, как будто Смитсон, — нет, почему Смитсон? Это моя записная книжка фирмы Смитсон, и это работало, работает, можно сказать, потому что, пока я этой методике следовал, я не курил. На курсах все построено на знании, тебе рассказывают, что происходит в твоем организме, когда ты бросаешь курить, объясняют физиологические и психологические механизмы зависимости от никотина, так что ты узнаешь во всех деталях, как действует твой противник и что надо делать, чтобы дать ему отпор. Я знал, например, — нам это очень хорошо объяснили, — что никогда нельзя делать вид, будто ты не замечаешь пачку сигарет у себя под рукой, напротив, ее надо видеть, надо бросить ей вызов и победить, повторяя про себя причины, по которым ты решил бросить курить. Меня научили отличать простую ностальгию по курению, которая не пройдет никогда, как всякая ностальгия, но, опять же как всякая ностальгия, ничем тебе не грозит, от так называемого фатального импульса — так его, несколько мелодраматично, именуют на курсах, — то есть того внезапного, сильнейшего желания, которое охватывает тебя время от времени и может привести к тому, что ты начнешь курить даже спустя много лет. Мне неоднократно, удавалось подавлять его именно потому, что я его распознавал и знал, что он продолжается от двадцати до тридцати секунд, что природа его — чисто психологическая и, следовательно ему можно сопротивляться: достаточно переключиться на какое-нибудь действие — съесть яблоко, поцеловать жену, сделать несколько глубоких вдохов, — достаточно продержаться эти жалкие полминуты, и этот импульс проходит, как всякая прочая мерзость. Достаточно это знать, а я это знал, меня научили; и вот, чем это обернулось: столько борьбы, столько побед, и я снова курю, даже не попытавшись вступить в борьбу, даже не проиграв. Сдался перед какой-то “Капри-суперлайт”, как такое могло произойти?

Сигарета тем временем докурена до конца. Я гашу ее — тоненькую, обжигающую — дрожащими руками, голова в тумане — из-за одной “Капри”! — а во рту — вкус моей первой сигареты, это была “Вирджиния”, которую я стащил из серебряного портсигара в гостиной и в спешке выкурил в гараже, спрятавшись за грудой корзин — тот же горький привкус, то же бешеное сердцебиение и то же жуткое чувство вины, что и сейчас. Было это в 1972-м году, только что случилась бойня на Олимпийских играх в Мюнхене…

“Большой каньон”, вот как называется тот фильм Лоуренса Каздана, название которого я не мог вспомнить, со Стивом Мартином, разговаривающим с человечком с пешеходного светофора. “Большой каньон”. Да нет, вовсе это не он. Ну, конечно, никакой это не “Большой каньон”, это “Безумцы из Беверли Хиллз”, [60]и там Стив Мартин разговаривает не со светофором, а с дорожным указателем. Вот, сейчас я все припомнил, это электронный указатель, который сообщает о том, что делается на дорогах, и он внезапно обращается к Стиву Мартину, меняющему колесо, спрашивает, как дела, просит себя обнять, Стив Мартин в недоумении, а тот настаивает, умоляет: “Обними меня” — “Hug me”, и тогда Стив Мартин подходит и обнимает его… Прекрасная сцена, и к тому же трогательная: как я мог все перепутать из-за какой-то дурацкой телевизионной рекламы? И неужели мой организм настолько отравлен, что о каких-то вещах я могу вспомнить, только приняв внутрь некоторое количество никотина…

Нет! Следуя тому, что говорили на курсах, я сейчас должен во что бы то ни стало избегать оправданий. И надо действовать, безотлагательно: избавиться от пачки-искусительницы и выпить как можно больше воды — никотин растворяется в воде, и я как можно быстрее должен вывести его из своего организма. Беру сигареты и иду на кухню. Швыряю их в помойное ведро — швыряю, я бы сказал, с остервенением, — потом открываю холодильник и прикладываюсь к бутылке с минеральной водой. Залпом, не отрываясь, выпиваю больше половины. Останавливаюсь, чтобы перевести дух, потом пью еще и еще, хотя горло сковало спазмом, и пить совершенно не хочется.

Слегка мутится в голове, иду в спальню и вытягиваюсь на постели. Надо расслабиться, надо, чтобы в голове прояснилось. Одна сигарета еще не беда, объясняли мне на курсах, если ты сразу принял меры. Главное, что бы это была только одна сигарета. Впрочем, я знаю, что произойдет, я всему обучен: завтра и в последующие дни, примерно в это же время, меня ждут фатальные импульсы, и они будут гораздо сильнее из-за проявленной сегодня слабости, суметь устоять — жизненно важно. Надо создать соответствующие условия — покинуть то место, где это случилось, и не оставаться одному, когда все это нагрянет. Решено, поеду во Виареджо: собственно, я и так хочу это сделать. Буду продолжать пить воду и как можно чаще ходить в туалет, и когда никотин, который я получил с этой сигаретой, будет полностью выведен из организма, опасность останется позади — иначе говоря, я буду бороться и побеждать день за днем, как это и было на протяжении последних девяти месяцев.

Если же я этого не сделаю, если выкурю хотя бы еще одну сигарету, удвоив количество проклятого никотина в крови, меня ждет долгий период, в течение которого я буду вести жестокую борьбу с самим собой, стараясь выкуривать по одной сигарете в день, потом по две, потом по три, и тешить себя жалкой иллюзией, что в любой момент могу бросить, в то время как, напротив, буду увеличивать и увеличивать число сигарет, неуклонно и неизбежно, потому что мой организм, встретившись со знакомой отравой, продолжит требовать ее во все большем количестве, пока не доберется до привычной ежедневной дозы, и только тогда успокоится. Я начну врать, притворяться, месяцами буду курить тайком, пока, наконец, не буду разоблачен, как мальчишка, потому что мои пальцы, волосы, дыхание все насквозь пропахнет сигаретами. Либо меня застукает на месте преступления Анна — в пижаме, на террасе, когда начнет уже холодать, и я, в довершение всего, еще рискую простудиться: “Джанни! Что ты делаешь?.."