Румбо - Георгий Злобо Страница 33

Не говоря ни слова, Румбо с разворота врезал ему в мочевой пузырь пяткой.

Мясолицый напрыгнул сбоку, захватив голову, пустил в ход колени. Румбо подхватил было бедро, когда страшный удар обрушился сзади. «Только не падать!» — успел подумать он, когда второй удар выключил в голове свет.

Разлепил веки, услышав свой номер.

Человек в мундире сидел перед ним.

К мундиру этому Румбо уже привык, и не обращал теперь внимания. А под мундиром — под мундиром прятался тот, кого Румбо успел уже узнать накоротке и кому размозжил не так давно мясорубкой череп.

— Доктор… — улыбнулся Румбо, ощущая во рту привкус крови и с трудом двигая челюстью.

Боли вроде не чувствуется, хотя по башке получил будь здоров…

— Доктор, вы по совместительству еще и анестезиолог? — ощерился Румбо, пытаясь пошевелить затянутыми в смирительную рубашку руками.

Ощущения жуткие. Затянуто так, что плечи хрустят. Грудь сдавлена. Кажется, вот-вот порвутся суставные сумки. Паническое желание выпутаться — аж трясёт всего.

— Кто, я? — врач в мундире посмотрел на часы, — нет, дорогой: я тут не при делах… ты сам себе анестезиолог. Догоняешь?

— Не очень… По какому праву задержан? В чем обвиняюсь?

— Вед ми ны в чом, ни вынаваты! — картинно отозвался доктор, имитируя горский акцент. — Вы, дорогой мой, — продолжал он минутой позже, переходя на человечью речь, — обвиняетесь в том, что убили мясорубкой патологоанатома.

— Шутить изволите… — не поверил Румбо, — вы чего накурились, доктор?

— Чего накурился?..

— Да ведь вы и есть — патологоанатом!

— Я — патологоанатом?

— Ну да…

— Милый, да ты соображаешь, вообще, что говоришь?.. сейчас скажу Лёхе и Нересту, они тебе башку электрошоком прожарят… я — патологоанатом? Подумать только… а почему сразу — не Главвампир? Я, милейший, имени своего никогда не скрывал, и не скрываю. Меня зовут Ефим Тимофеевич Дрозд. Да… И вечен в атмосфере мой рост.

— А, ну да, я понял… — Румбо поморщился, — это не то, что ты думаешь, когда говоришь о ментах. Это не то, что ты дуешь в туалете, выпуская дым в вентилятор. Это не присказка и не уловка. Не загадка, не замутка, и не просказейка. Её рассказывали, когда было ясно, и люди были молоды. Выходили девки на поляну. Пряча прыщи и гнилые зубы, выходили они на поляну. И юноши выбегали им навстречу. Выпячивая лобки и клацая клыками, выбегали им навстречу юноши. И каждый думал: всех переебу. И сердце его колотилось, и ладони потели от вожделения. Но не таковы были девки. Они не хотели, чтобы юноши имели их по очереди, создавая суматоху и путаницу. Они хотели, чтобы ёб их кто-то один, потому что так надежнее. Потому что тогда легко будет разобраться, кому не хватает девушки, а кому парня, и все бы разошлись по парам, или одолжили бы кого друг у друга, если хочется. А когда все ебутся со всеми — это энтропия, безволие, хаос и вялый конец мечты. И многим девкам удалось приучить к себе парня. И часто рождались дети. Но короеды создают много шума, так что мы покажем им ментовскую ногу, чтобы они созерцали её, как откровение. Голую ногу женщины-мента. Молодой девицы-ментовчихи. Жилистую такую, белую, с неряшливо сбритыми волосками и натоптышами на гибкой запревшей ступне. Я заговариваю вас, доктор, заговором ментовской ступни. Отныне вы — слуга и сука!

— О как… — нахмурил брови Ефим Тимофеевич, — да тебе, братец, я погляжу, конкретно колпак сорвало… Такое не лечится. Тут и сульфазин не поможет. Даже не знаю, что с тобой делать… может, амортизировать?

— Амортизировать? Это лоботомия, что ли? — Румбо вязко сплюнул, — но вы же сами мне мозги вправляли. Значит, на вас и ответственность. Вы — мозговед, вот и должны были учесть. А то ишь, нашли виноватого! Мозги вставил, а теперь арестовал… дескать, я его угрохал… мясорубкой по башке… Это всё от начала до конца — подстава!.. А заклинание ментовской ступни всё равно подействовало, действует, и будет действовать! Усёк?

— А, ну как же, знаем… Ленин пыш, Ленин кыш, Ленин татктамыш. Я тебя, бычок, и не таким заклинаниям обучу еще…

По всему было видно, что Ефим Тимофеевич не на шутку рассердился. Он яро наморщил губы и пошевелил жвалами.

— Да ты понимаешь, лепило, что я давно уже сдох? Блядь твоя 3ойка меня из проруби вынула. И из пудры сиреневой — тоже… 3ойка Железный Крючок. 3ойка набалдашник. 3ойка каменный ключ в голове Бармалея. Мне до балды, куда меня твой Лёха-and-Нерест фачить будет: мёртвым всё возле птички, усёк? — Румбо выкрикивал эти странные слова срывающимся голосом, — Возле птички, усёк? Near bird!

— Щас мы тебе покажем птичку… — доктор вытащил из правого кармана подозрительного вида свисток и выдул суетливую трель.

Нерест и Лёха вошли в помещение.

Копытное зловеще усмехнулось:

— Замочил врача, а теперь под дурика закосить решил. Ведь решил, а, Румбило? Скажи честно! Думал, с дурачка и спрос не велик? А вот и ошибаешься. Велик с дурачка спрос. Более того: с дурачка самый спрос и есть. А спрос рождает предложение: таков механизм рынка. Стада придурков-покупателей: вот во что выродилась ваша гордая раса.

— А вы, значит, меня полечить решили, да? — горько осведомился Румбо, думая, как защищаться, не владея руками.

Эх, говорил ему Митя: учи, Константин, кунг-фу… Не послушал. А теперь сожалеешь.

Впрочем, кое-чему он успел всё же выучиться.

Обучение в условиях стресса. Это когда тренированная рука прилетает ниоткуда и бьет точно туда нужно — и боль парализует тело.

Нельзя всё время защищаться: надо бить в ответ. Пробовать опередить его удар… иногда такое удается. Но сил тратится так много! Ты уже дышишь, как загнанный пёс, а противник даже не вспотел.

Румбо судорожно напряг память:

— Ну что ж, полечите… полечите… Но учтите, вот Киев — стручок и книгочет. Вот Москва, удалая блядь. Вот Севастополь, мощный, как берданка. Вот Таллинн, сколько в нем букв…

— Семь, — перебил Ефим Тимофеевич, — в слове Таллинн семь букв… две сдвоенных согласных: эль и эн. Допустим. Дальше что?

— Семь? — переспросил Румбо, — надо же, а я думал…

— Ну, вот что, умник, — доктор посуровел лицом, — либо ты сейчас же сознаешься в убийстве врача, либо мои ребята сажают тебя на кол. Я не шучу. У нас есть специальная комната на втором этаже во флигеле. Там в полу укреплен кол, и я уже распорядился смазать его гелем для душа… вот это и есть амортизация, уважаемый: мы просто списываем тебя с баланса — а заодно уменьшаем налогооблагаемую базу.

— Да ты оборзел, падло… — пальцем у виска повертел Румбо… Стоп! Он повертел пальцем у виска? Значит, руки свободны? Значит, никто не держит? А! А! Где он?!

Румбо вскочил, отряхнув гадкий сон.

Вокруг темнота. И сразу ужас сжал сердце: они оставили его в этом склепе.