Рыба - любовь - Дидье ван Ковелер Страница 33

Однажды вечером Беатриса, напевая песню, принесла мне поесть. Тихонько покачала гамак. Ее волосы коснулись моей щеки, словно ничего между нами не случилось, словно мы по-прежнему любим друг друга, как в Париже и на Мельнице. У нее это получилось так естественно и легко, что я невольно сжал ей руку, чтобы тоже все забыть и вернуться к ней. Она рассказала мне, как одна индианка, чтобы понравиться своему воину, обмазала клеем целое банановое дерево. Воин уснул под этим деревом, а проснувшись, увидел на нем сотни птиц, приклеенных к веткам. Он схватил ружье, которое украл у миссионеров, и выстрелил. Птицы замахали крыльями и улетели, унося с собой банановое дерево.

Я продолжал слушать, как она нашептывает мне свою историю, ероша мне волосы и остужая лоб. Она говорила, что я скоро поправлюсь и мы опять поплывем к устью Ориноко искать путь сассапариль. Больше ничего не помню. Только вот шаман снова кусает меня, и его рвет. Лица плывут, деревья кружатся, и вот он — вертолет!

10

Когда я вышел из больницы, Беатриса привезла меня к себе в гостиницу. Центр Каракаса, двадцатый этаж, окна во всю стену, кондиционер, бар и телевизор рядом с кроватью. Она больше ни в чем меня не упрекала, давала лекарства и вообще помогала мне восстановиться, словно исправляла какую-то ошибку. Усталость и разочарование никак на нее не повлияли, думаю, на нее вообще ничего не могло повлиять. Умри я в этих распроклятых дебрях, она бы вернулась с моим прахом в калебасе или съела бы его вместе со всеми и не дрогнула. Среди дня я, сам того не замечая, часто засыпал, тогда она уходила в город, и я просыпался в одиночестве.

Как-то раз я по обыкновению сидел в четырех стенах и не знал, куда себя деть. Полистал иллюстрированные журналы. Читать мне больше было нечего, если не считать книги о путешественниках, и я наткнулся на адресную книгу, которая лежала возле бара. Машинально поискал в ней свою фамилию, обнаружил, что Лашомов в Каракасе нет. Тогда я раскрыл книгу на букве «В» и нашел: Варт-Шулер, Вернер, площадь Торрас, дом 2. Я вынул все документы, которые мы готовили для путешествия, нашел адрес Аниты, который мне дали в посольстве. Адрес был тот же.

Когда вернулась Беатриса, она сразу поняла: что-то происходит. Застыла в дверях, держа в руках разноцветные пакеты. Я показал ей адресную книгу. Пакеты упали на пол. Она проверила, какой год стоит на обложке.

— Но… Они никогда не жили вместе в Каракасе… И вообще… Анита писала мне, что он уехал к индейцам…

Голос ее был еле слышен. Найти своего отца в адресной книге означало для нее как бы снова пережить его смерть.

— Может, это просто для писем? Чтобы они приходили по этому адресу? — предположил я.

— Но она мне писала, что… что она… Поехали!

Беатриса вырвала из адресной книги страницу.

Я надел туфли, и мы вышли в коридор. В лифте она кусала свой кулачок, глядя, как на кнопках загораются номера этажей. Мы взяли такси. Пока мы ехали, я смотрел, как меняется ее лицо: негодование — тревога — восторг. Ее ногти впивались в мою руку.

— Филипп… Неужели такое возможно?

И закрывала глаза, пытаясь поверить.

Площадь Торрас, дом 2 — высоченная стеклянная башня, похожая на нашу гостиницу. На пятом по счету почтовом ящике — табличка: Мартен/Варт-Шулер. Беатриса ринулась вверх по лестнице. Когда я догнал ее на площадке второго этажа, она уже успела позвонить в дверь. Перед нами стояла мулатка лет пятидесяти с феном в руках.

Увидев Беатрису, она открыла рот и уронила фен. Сделала шаг вперед, как бы преграждая нам путь и… разрыдалась.

— Кто это? — спросил чей-то голос за ее спиной.

И коридоре появился мужчина — вылитая Беатриса, только постаревшая. Очки, голубые глаза, потерянный вид. Беатриса и ее отец смотрели друг на друга, застыв на месте. Фен сушил ковер, приминая ворс. Я больше не существовал. Медленно стал спускаться вниз по лестнице, никто не собирался меня задерживать. Толкнул входную дверь и вышел на площадь. Гремел гром, над стеклянными башнями плыли тучи. Люди, однако, шли не спеша, проезжали огромные машины, прямо на красный свет, не сигналя. Я снова взял такси и вернулся в гостиницу. Я не хотел ни о чем думать, пытаться понять — зачем? Конечно, какое-то объяснение всему этому должно быть, возможно, я узнаю его позднее. Единственное, что было для меня совершенно очевидно — нашим отношениям с Беатрисой пришел конец. Я ее потерял.

Добравшись до гостиницы, я сразу провалился в тяжелый сон. Проснулся от прикосновения ее губ, уже вечером. В полумраке комнаты мне показалось, что вид у нее сияющий. Она легла на кровать рядом со мной, взяла меня за руку и заговорила. Он так и не сумел забыть свою жену. Попытался уехать на Ориноко, сразу не получилось, тяготился одиночеством, но во Францию возвращаться не хотел. Анита взяла над ним опеку, сочувствовала ему, помогала, потом перевезла к себе. Устроила на работу в университетскую лабораторию. Когда Анита получила первое письмо от Беатрисы, она испугалась, что может его потерять. И написала Беатрисе, что он погиб, представив его тем самым путешественником, которым она помешала ему стать. А Беатриса решила завершить то дело, которое он никогда и не начинал. Узнав, что она сделала ради него, он, по ее словам, заплакал от радости. Забыл о том, что сам потерпел неудачу, что пятнадцать лет мучился угрызениями совести, и они все это время говорили об Ориноко, яномами, пути сассапириль. Он обнаружил, что его дочь знает гораздо больше его самого о том, чем он увлекался в молодости, что она побывала там, куда он не добрался. Потом они поговорили об Астрид и Жанне и поделились друг с другом, как те их растили.

— Ты даже не представляешь… Мы вспоминали обо всем об этом просто как брат и сестра. Я столько думала о нем, а он… О, Филипп, как это замечательно! Я просто возродилась, понимаешь?.. Как хорошо, что он уехал и я столько мечтала о нем, прежде чем мы с ним встретились! Наша совместная жизнь только начинается, нам столько надо рассказать друг другу!

— Ты своим позвонила? — спросил я.

Радость мгновенно померкла.

— Нет. Он… Он боится, понимаешь? Мы им напишем… завтра. Сегодня вечером я оставила его наедине с Анитой, он хотел… Да нет, ты, конечно, прав.

Она схватила телефонную трубку и попросила соединить ее с Парижем. Я смотрел на нее.

Это ведь благодаря ее отцу мы оказались вместе, вернее, благодаря его отсутствию. Я послужил как бы соединительным звеном между ними. Ради него она и выбрала меня тогда, на Друо, и потом разглядывала линии на моей руке. Ну и в результате именно я оказался в дураках.

— Нет, не могу! — голос у нее сорвался.

Беатриса сунула трубку мне, побежала в ванную. Я услышал гудки, помехи, потом голос Жанны совсем близко. Я назвался. Она сказала мне, что Астрид умерла, и замолчала. «Мы возвращаемся» — ответил я: другого ничего я сказать не мог. Повесил трубку. Беатриса вряд ли что-нибудь слышала, в ванной лилась вода. Я заглянул к ней в ванную и сказал, что не дозвонился. Она только что выбросила пиранью в унитаз, спустила воду, проследила, как та исчезает, кружась в потоке воды.