Близнецы - Тесса де Лоо Страница 32

Один из них нащупывал дверную ручку, боязливо оглядываясь через плечо; другой, спешно подняв листок бумаги с пола, нервно улыбался.

— Простите, простите… — лепетали они, пятясь к выходу. — Мы не знали, что…

Они исчезли так же быстро, как и появились. Анна осталась в коридоре наедине с захлестывающим ее негодованием. Она слышала, как урчит мотор и отъезжает машина. Ее тошнило от этих двух господ, принесших ей злополучные вести. Вся эта история так подействовала на Анну, что ее распирало от желания разбить, сломать, уничтожить что-нибудь особенно ценное. Но было слишком жарко — только теперь она это заметила; платье липло к телу, жара мешала ясно мыслить. Под рукой, однако, было вдоволь соблазнов. Весь домашний интерьер с его искусственным прусским порядком представлял собой прекрасную мишень. Рухнув в кресло, она потухшим взглядом оглядела безукоризненно чистую комнату. Но порыв иссяк: ее больше не волновала нелепая упорядоченность, ей было все равно. Ярость взорвалась внутри, и эмоции схлынули; опустошенная и уставшая, она осмотрела совершенно чужую ей комнату, которую тысячи раз очищала от пыли, мыла и натирала.

Слово «стерилизовать» снова привело ее в движение. Она апатично поднялась с кресла, направилась к книжному шкафу и достала оттуда словарь. «Делать бесплодным». По поручению окружного суда, ее яичники, которые благодаря стараниям фрау Штольц только-только начали развиваться, вернут в прежнее состояние. Или вообще удалят из ее тела, чтоб уж наверняка. Значит, суд хотел предотвратить рождение слабоумных детей. Какой идиотский план, подумала Анна. Это так же абсурдно, как выходить из себя, если на полуметровом отрезке плинтуса останется немножко пыли.

9

Небо прояснилось, солнце светило так ярко, что было больно смотреть на снег. Жизнь вокруг закипела. На Королевской площади, напротив термального комплекса, толпился народ — попытка наверстать упущенное? Встретившись в раздевалке около шкафчиков, Анна предложила прогуляться к одному из источников. Насколько позволит им возраст, расшатанные суставы, снег, холмы, und so weiter. [44]Самоирония сестры растопила сердце Лотты.

Вооружившись тростями, они миновали источник Петра Первого, на секунду задержавшись, чтобы как следует рассмотреть здание. Взгляд скользнул внутрь через высокие дугообразные окна над дверьми и вылетел наружу через витражное стекло, мерцающее пастельными тонами на низко стоящем солнце. Они держали путь к источнику «Совеньер», старейшему источнику в Спа. Они решили не добираться до цели по труднопроходимым лесным тропинкам с идиллическими названиями — «Променад художников», «Буковая аллея», а вышли на шоссе, ведущее к трассе Спа-Франкоршам, чтобы уж наверняка не заблудиться. Дискуссия, предшествующая этому решению, выявила у обеих одни и те же затаенные страхи и богатое воображение касательно того, что может случиться по дороге. Старость ли это или семейная черта характера?

Снег на ветках растаял. Сестры поднимались по крутому склону. Анна пыхтела как паровоз. Лотта не страдала одышкой и не без удовлетворения подметила это маленькое различие, а то на фоне постоянно бодрой Анны она чувствовала себя слабой и разбитой. Однако Лотта тут же устыдилась своих мыслей. Она ведь не собиралась соперничать с сестрой?

— Давай-ка передохнем. — Анна положила руку ей на плечо.

Они стояли на обочине, время от времени мимо них по тающему снегу проползали машины. Прижавшись друг к дружке, они любовались белыми холмами, тихими и неподвижными, будто только что рожденных их собственной фантазией.

— Об источнике «Совеньер» сложена легенда, — сказала Анна. — Покровитель Спа святой Ремакль как-то молился возле источника и за этим занятием заснул. Бог наказал его, и нога Ремакля погрузилась в землю, оставив отпечаток в горной породе. Со времен позднего средневековья новоиспеченные мужья приводили своих жен к источнику, который славился тем, что вода из него способствовала деторождению. Если жена касалась отпечатка ноги святого Ремакля и отпивала воды из источника, то Бог посылал им наследников. — Ne schöne Geschichte, nicht? [45]— Она засмеялась. — Может, в той воде были гормоны?

— Просто-напросто средневековая байка, чтобы заманить туда людей, — сказала Лотта.

Они продолжили свою прогулку, дорога по — прежнему тянулась вверх.

— Мы словно взбираемся на Голгофу, — вздохнула Анна.

Они миновали буковую рощу, глазея по сторонам на гладкие темные стволы. Слева от дороги зияло ущелье, по которому текла горная речка, черной змеей извиваясь в снегу. Если не считать редких машин, то они впервые оказались совершенно одни. Это одиночество сближало их гораздо больше, чем людные места, где они до сих пор встречались. Вдвоем в Арденнах, где в лесах среди холмов дважды сходились в схватке Восток и Запад.

— Бедные мои ноги, — сетовала Анна.

В поле зрения, чуть ниже уровня дороги, появилась маленькая шестиугольная остроконечная крыша. Небольшая впадина в земле была наполнена коричневой водой. Рядом, словно охраняя святыню, приютился домик. На твердом каменном полу, возле краника, из которого они не рискнули попить, виднелся легендарный отпечаток. Они представляли себе, что вода будет свободно бить ключом из-под земли, но, видимо, она скрывалась на глубине под нелепой постройкой, скорее подходившей для католического кладбища.

— Святому Ремаклю стало бы стыдно, — сказала Анна разочарованно.

— Кафе закрыто. — Лотта кивнула в сторону навеса, производившего мрачное впечатление заброшенности.

— На двух старых женщинах они все равно ничего не заработают, — сказала Анна. — Смотри, зато они сложили для нас стенку, дадим-ка нашим несчастным ногам немного покоя.

Так это и есть цель их паломничества, в результате которого огнем горели все суставы, — место у шоссе, лишенное всякой романтики и ориентированное на туристов?

— Будь у нас поблизости такой же чудодейственный источник, — засмеялась Анна, — я бы уж точно пила воду литрами.

— А таблетки, которые тебе прописали, разве не помогли?

— Ах, — Анна, как от назойливой мухи, отмахнулась от одного лишь упоминания об этом, — все эти женские дела у меня так и не наладились. Нормальный цикл не восстановился. Да и матка не подтянулась. Спустя многие годы после войны рентген показал, что в период роста мой позвоночник был поврежден. Сказалась работа на ферме. Иначе я уж точно была бы сантиметров на десять выше — как ты.

Лотта вспомнила групповую фотографию детей и внуков, сделанную по случаю ее семидесятилетия, — фотографию, сплошь заполненную потомством. На секунду она почувствовала себя виноватой. В каком — то смысле Анна работала за двоих. Если бы не легкие Лотты, она бы тоже жила в доме дедушки и делила обязанности с сестрой. Головокружительная мысль. Необъяснимый поворот судьбы: если бы вместо нее туберкулезом заразилась Анна, то их жизни поменялись бы местами. Приняла бы она тогда те же самые решения? Она смущенно смотрела на профиль сестры. От всех этих странных мыслей исходила опасная сила. Будет лучше, если все останется как есть. «Никогда не доверяй фрицам — фриц останется фрицем», — говаривал ее голландский отец. Впрочем, он и сам не отличался надежностью. Во время войны людей тщательно разделяли: надежный — ненадежный. Необходимая мера: без подобной строгой селекции они бы не выжили. Либо ты предаешь, либо нет. Разделение это продолжало существовать и после войны, только уже в прошедшем времени.