Волшебник Ришикеша - Мария Мансурова Страница 32

Автобус тронулся. Марта с облегчением вздохнула. Она — в Индии. Все хорошо.

«Позвони мне! Только позвони мне… Прошу тебя», — вертелось в голове. Разве можно так начинать письмо? Фиолетовая ночь за окном растворялась в преддверии утра, как копирка в воде. Язык все еще щипал вкус рома с колой, но в голове начала образовываться неприятная ясность. В такие часы его особенно не хватало. Хотелось вжаться в него, втиснуться головой под мышку, прячась в шалаше из собственных рыжих волос. Ему всегда нравились ее волосы, трогать их, теребить — никому не удавалось так… Вчера был один. Казался ласковым. Дотронулся до затылка… А потом головой в подушку и тридцать секунд пустоты.

«Мой родной, дорогой, любимый — не напишу, как не умела никогда произнести. Я могла бы сказать — единственный, но ты ответишь — ложь. Хотя у нас всегда было разное понятие правды. Зачем эти слова? Не знаю. Можешь утверждать, что я чокнутая, но я опять видела Его. Он был бледен, в своем обычном сером плаще. Стоял за деревом и виновато смотрел, может, это была обыкновенная грусть. Как тут разберешь? Но факт остается фактом — он продолжает меня преследовать. Недавно даже вторгся в мой сон (я прямо слышу твой смех, зря, сон был страшным). Я долго искала ключи, рылась в своем барахле, а он все смотрел сквозь ветви, покрытые редкими листьями… Ключей все не было… Губы мои начали складываться в выражениях, за которые ты вечно меня ругаешь, то есть ругал… А Его глаза наполнялись печалью, я проваливалась в этот взгляд, когда пальцы внезапно ощутили прохладу металла.

В четверг Он был в кафе. В том, на углу, где всегда отличные сладости. Я забежала позавтракать. Вернее, завалилась, как умирающий тюлень (ночью собирались у Белки). Сам понимаешь, чувствовала я себя отвратно. Заказала яичницу и черный кофе. Но как только желток поплыл по белоснежной тарелке, позволяя шкваркам плыть в желтоватой массе, я бросилась в туалет. Знаю, знаю… Нельзя мешать все подряд. Не суть. Важно, что Он был там. И ел с таким аппетитом… Как скрипач вертел в руках ножом, подхватывая толстые куски масла, опрокидывая их на черный хлеб. Смотрел не мигая, а я давилась крошечными глотками горького кофе!»

Ночь опускалась на Ришикеш. Ее знобило, хотя было жарко. Горячий воздух прилипал к коже, но только не к ее. Джинджер-чай не помогал, и пустые разговоры, главное спасение ее жизни, тоже не давали результата. Вечером она зашла к Вите, чтобы немного поныть. Эта и была основная цель занятий с ним: пожаловаться, а потом успокоиться от его добра, с улыбкой на губах выслушать все его советы, которым она никогда не последует. И все-таки легче — когда притупляется одиночество. Огромное, необратимое — оно было везде, даже в россыпи звезд на влажном небе, вспотевшем от долгого дня.

«И вот еще что — я, наконец, увидела Гималаи. Шикарно! (Прости, прости за это слово!) На вершинах лежит снег. Он как зеркало отражает небо, сливаясь в единой вспышке. Невозможно смотреть даже в очках. Пока я была там, до меня начал доходить смысл твоих слов о точке покоя в нашем сознании, в которую нужно направить волю. Только для этого ее нужно иметь, а я… Могу бежать быстро-быстро вдоль пропасти (почище горных козлов), но как только заглядываю внутрь себя, теряю всякую нить и снова падаю, падаю в бесцельность обыденности.

Я совершила омовение. И в первый раз в жизни произнесла молитву. Правда, как-то бессвязно и совсем не о том… Ледяная вода пронзила меня, но еще страшнее оказалось быть на ветру, когда на тебе мокрая тряпка. Нырнув в свитер, я визжала от счастья. „Теперь все будет иначе“, — подумала я. Это ощущение сохранялось до конца поездки и в первый день после возвращения. А потом я встретила Его…

Какой-то придурок перекрыл выезд. Я сигналила, как сумасшедшая. Вышла. Легонька постучала ногой по колесам черной „девятки“. Ударила по крыше… И тому подобное. Выбившись из сил, села обратно. Мой рассеянный взгляд уперся в помойку, окруженную суетливыми воронами. Там был Он. Притаился, взъерошенная птица, отбившаяся от стаи. Опять немигающий взгляд. Я ждала, может, подойдет, или начнет копаться в мусоре. Какое-то действие непременно должно было произойти… Он запустил руку в карман серого плаща и достал что-то маленькое, поднес к губам… Голубой шарик увеличивался, обретал прозрачность, легкость, постепенно закрывая лицо. Исчезли нос, щеки… Скрылись глаза. Больше не было головы. Только огромный голубой шар. Внезапно он лопнул. В этот момент появился хозяин „девятки“, быстро запрыгнул в нее и уехал.

Я продолжаю ждать тебя. По-прежнему помню твой вкус. Если ты не вернешься, придется мне опять тащиться в Гималаи. Это поможет. Однажды поможет, я знаю…»

Чемоданы, неразобранные, лежали в прихожей. Пальцы машинально нажимали на кнопки пульта, что-то мелькало на экране. Температура не падала. Как? Как она умудрилась подхватить воспаление легких? Она и гриппом-то никогда не болела. Ненужно было раньше времени покидать Ганготри… Свами предупреждал. Святое место выплюнуло ее прямо на велюровый диван перед плазмой. Уставшие от цветной ряби, слезились глаза. Веки постепенно закрывались…

Девочка с острыми коленками звонко смеялась. Густые русые волосы рассыпались по ее плечам. Настойчивые мужские пальцы перебирали локоны, притягивая к себе узкое личико. Развязан узел — розовая лента на полу. Задран подол. Узкие бедра, упругий живот… Всхлипывает девочка. Сильные мужские руки сжимают смуглые ягодицы.

Вздыхает Марта. Сквозь его глаза она видит напуганное личико. Сквозь его кожу она чувствует ее страх. Вот-вот подступет судорога… Кристина. Так называет она девочку.

И Кристина снова — в слезах…