Ошибка Лео Понтекорво - Алессандро Пиперно Страница 32

Тогда вся неловкость, которую до сих пор Лео, бог знает почему, испытывал в присутствии этой девочки, внезапно исчезла. Лео Понтекорво, детский врач-онколог, привыкший иметь дело с более сложными случаями, перед сильным приступом астмы (вызванным дымом камина или нервами) повел себя с образцовым спокойствием и хладнокровием.

Он открыл створку шкафа, в котором Рахиль хранила аптечку, вынул из нее ингалятор, шприц и ампулы. Затем он подошел к Камилле, отстранил Самуэля и выполнил все необходимые действия. Сначала Лео прислонил ее руки к стене и почти силой засунул ингалятор в рот, впрыснув адреналин. Так как это только отчасти решило проблему, он взял ампулу и шприц и решительно, по-мужски, ввел в вены девочки прозрачную жидкость. Две минуты спустя все было кончено. Камилла лежала на диване и глубоко дышала. Самуэль рядом с ней не переставал всхлипывать, а Лео, спокойный, как олимпийские боги, сказал: «Пойду приготовлю вам ромашкового чая. Боюсь, вы в этом нуждаетесь».

Именно это спокойствие и невозмутимость, с которой он действовал в чрезвычайной ситуации, так поразили Камиллу. Кстати, а не было ли это притворным мужеством? И вообще, не спутала ли она профессионализм с героическим жестом? Неужели это недоразумение вселило дерзость в эту маленькую психопатку?

Возможно. Сколько раз ее родители, родители друзей, школьные учителя не знали, как себя вести при особенно сильных приступах, которые постоянно мучили ее.

В тот же момент она увидела отца своего Сэми во всей красе. Он повел себя с ней так, как она того желала. Он лечил ее так, как она того желала. Он прикасался к ней, как нужно было к ней прикасаться. Четко, решительно, но не грубо, без всякого волнения. Именно это так впечатлило Камиллу? Она даже не учла, что он играл на своей территории. Что он чувствовал себя как рыба в воде. Что это была его профессия, повседневное рутинное дело. Но откуда она могла это знать? Или она знала это? Сейчас, в измененном состоянии сознания (он вытянулся на своем ложе и положил руки под подбородок), вспоминая все события прошедшего, он начал подозревать, что она притворялась. Что она использовала свои исключительные способности актрисы и манипуляторши, чтобы симулировать приступ. Зная, что так она сможет выкурить его из норы. Так и случилось? Она загнала его с самого начала? Лео не знает этого. Он не может этого сказать. Он настолько одинок, он запутался, он стоит на краю бездны.

В общем, на четвертый день в Анзере появилось первое письмо. Первый странный признак: место, в котором оно было обнаружено. Лео вошел в комнату босиком в халате, с полотенцем на плечах и закрыл дверь. Он сбросил с себя халат, поежившись от холода, швырнул его на кровать и машинально открыл ящичек, в который в первый день приезда Рахиль сложила его трусы, носки, майки. Когда он опустил туда руку, чтобы достать трусы, он почувствовал под пальцами шершавую поверхность бумаги. Возможно, это был конверт. Лео схватил его, конечно, речь шла об ошибке или какой-нибудь шутке Рахили. Но надпись «Профессору Понтекорво», сделанная округлым и четким почерком, показалась ему еще одним недвусмысленным намеком (или, по крайней мере, кажется сейчас, когда он об этом вспоминает).

Это не вызвало бы у него такого беспокойства, если часом ранее, войдя, как обычно, в ванную, чтобы принять душ, он не обнаружил бы другого неприятного сюрприза.

На полочке под окном лежала прокладка, которую, по всей видимости, только недавно оторвали, поэтому она была не сильно испачкана. У Лео это вызвало сильное раздражение. Сначала он подумал, что это Рахиль по забывчивости оставила ее здесь. Но вспомнив, что такого не случалось ни разу за все годы их брака, он понял, что чуть-чуть выпачканная кровью прокладка принадлежала Камилле, которая забыла ее, как типичный рассеянный и неаккуратный подросток.

Но сейчас? Сейчас, учитывая письмо с неуместным содержанием, та использованная прокладка приобретала совсем другое значение. Она была оставлена там намеренно? Но зачем? Чтобы подготовить получение письма? Что-то вроде игры в поиск сокровищ с разбросанными повсюду подсказками? И в случае чего, какая награда ждала в конце игры? Или речь шла об извращенном признании в любви или об угрозе? Да и вообще, чего можно было ожидать от девицы, которая постоянно молчала, а потом болтала без умолку на чужом языке? Все это представлялось довольно неприятным. Даже неприемлемым и неприличным.

Что он должен был сделать? Вернуть ей письмо, не открывая, сурово отчитать ее, сказать ей, чтобы она больше не позволяла себе оставлять кое-какие сюрпризы в ванной и копаться в ящичке, в котором взрослые хранят, черт возьми, нижнее белье. Обратиться к ней с той же резкостью, с какой он иногда обращался к своим сыновьям, и объяснить, что девчонка двенадцати лет не должна писать письма пятидесятилетним мужчинам.

Именно это он должен был сделать. Представим, что он сделал бы это. Что тогда бы случилось? Учитывая нервозность Камиллы, она, конечно бы, расплакалась. Необычная буйность ее реакций. Вот чего стоило опасаться. А если бы Рахиль и ребята застали ее, униженную, всю в слезах? Лео пришлось бы объяснять семье множество неприятных вещей, начиная с того, что сделала Камилла. Каникулы были бы непоправимо испорчены. Потом он должен был бы терпеть обиду своего младшего сына и раздражение Рахили. И на этом история бы не завершилась. Ему пришлось бы разговаривать с родителями Камиллы, той вульгарной семейкой (викингом и его подругой), чтобы объяснить всю неприятную суть проблемы. Учитывая, как они смотрели на дочь, как относились к ней и как позволяли ей все, сколько раз на дню звонили ей, с тех пор как она здесь находилась, как порадовали ее, отправив ее в горы, несмотря на явный протест Понтекорво, для Камиллы было бы несложно убедить их, что это он склонил ее на столь неподобающее поведение. Лео попытался вспомнить, не сказал ли он чего-нибудь двусмысленного днем раньше, когда они говорили о Париже.

Все эти предположения, мысли, вопросы мучили его, пока он стоял там, мокрый, замерзший, с промокшим письмом в руках. Может быть, лучше подождать Рахиль? Может быть, лучше перепоручить это дело самой разумной на свете женщине? Да, было бы лучше Рахили поговорить с Камиллой. Было бы также лучше, если б Рахиль поговорила с ее родителями. Он не хотел вмешиваться в эту историю. Мысль о том, что его Рахиль займется всем этим, как обычно, успокоила Лео.

Стоит заметить, что если в своей профессии Лео Понтекорво отличался беспристрастностью и предприимчивостью опытного профессионала, то, столкнувшись с неприятностями вне работы, оказывался ужасающе непригодным решить практическую задачу.

С раннего детства он привык перепоручать подобные сложности своей матери, сосредоточившись на учебе и карьере. «Беговые лошадки не занимаются организацией скачек, они бегут!» Это выражение придумала его услужливая матушка.

Результат самоотверженной преданности науке и полной отстраненности от насущных проблем был парадоксален: в настоящее время, в свои пятьдесят лет, выдающийся профессор университета, отважное светило медицины, обаятельнейший оратор, обожаемый отец и верный муж не имел ни малейшего представления, где стоят в очереди на почте, чтобы отправить заказное письмо, и как оплатить коммунальные счета. Не говоря уже о том, что он приходил в ужас, когда ему надо было подписать чек.