Америка - Шолом Аш Страница 32

Со двора входит Рохеле. Она идет осторожно, словно боится ножку на жесткие камни ставить. Легкий платочек подрагивает на плечах у нее. Ветер закидывает бахрому платка на лицо. Кокетливым движением руки она поправляет выбившуюся прядь волос.

Она подходит к стойлу. Парни машинально вскакивают и здороваются:

— Доброго утра!

Она отвечает легким кивком головы.

— Дорогие мои, кто из вас поедет с хозяином в Ленчице на базар?

— Я, хозяюшка! — отвечает Шлоймо-Ангел, поправляя шапку.

— Друг мой, будь так добр, привези мне индюшку получше! Напомнишь хозяину, он тебе денег даст…

— Хорошо, хозяюшка!

Уходя, она оборачивается и говорит:

— Пожирнее выбери, слышишь, Шлоймо?

— Да, хозяюшка! — И, проводив Рохеле, добавляет: — Эко разговаривает! А? А язычок как смазан! Слова так и сыплются, как из дырявого мешка… Ах ты, черт побери ее батьку!

И все же он старался выбрать лошадей получше, запрячь побыстрее, а потом, залихватски щелкнув бичом, к дверям подкатить.

После разговора с хозяйкой Шлоймо почувствовал себя увереннее, в кухню вошел без надуманного предлога, чего раньше делать не решался…

Однако, увидав на кухне Рохеле, он вдруг остановился: «Чего мне здесь надо?» — спросил он себя. И, стоя у дверей, пролепетал:

— Хозяин скоро выйдет?

Она не ответила, и Шлоймо-Ангел тут же вышел из кухни.

Со времени свадьбы Матису не хотелось ездить с Шлоймо-Ангелом «сам-на-сам». Не то чтобы стеснялся — глупости какие! — а так, вообще… Все-таки давнишние друзья-товарищи, вместе у Фукса служили, делишки кое-какие обделывали, а теперь… Поэтому Матис сразу же занял сиденье и молчал, а Шлоймо сидел на облучке и тоже помалкивал.

Когда выехали, было тепло и солнечно, но посреди дороги набежали разорванные клочья туч, соединились, заволокли небо, и начал накрапывать дождь.

Шлоймо сидел и делал свое дело — погонял лошадей.

Дождь продолжал моросить. Кони шли размеренным шагом, колеса стучали по камням мостовой… Шлоймо не обращал внимания и все так же молчал.

Матис заговорил, но Шлоймо накинул на спину мешок, впитывающий каждую каплю, и слушал, не отвечая.

Дождь полил сильнее, небо плотно обложило, туча накрыла лес, и кругом стало мрачно и уныло…

Матису хочется говорить, но Шлоймо не слушает и молчит.

Проезжают мимо корчмы.

— Раздавим по маленькой?

— А почему бы нет?

Оба слезают, входят в корчму, выпивают по рюмке и едут дальше.

— Шлоймо!

— Что?

— Да ничего… Сверни на мостовую…

На базаре полно телег, лошадей… Люди носятся, шум, гам, говор, стук…

Матис слез и пошел на конский базар.

Вечером он собирается в обратный путь. Парень ведет для него пару лошадей.

— Посмотри, каких «зверей» я купил! — говорит Матис, обращаясь к Шлоймо.

Шлоймо-Ангел осматривает лошадей, заглядывает им в зубы и молчит.

— Ну, что скажешь, Шлоймо?

— А я знаю?

— Угадай, сколько стоят.

— Понятия не имею…

Матис, закутавшись в плащ, идет в «ресторацию».

— Хозяйка просила индюшку на базаре купить! — напоминает Шлоймо Матису, когда тот выходит из «ресторации», готовый ехать домой.

Это было однажды в субботу после обеда.

Растянувшись на кровати, Матис лежал в спальне и смотрел на женину шляпку и цепочку, брошенные на вторую кровать. «Жена была в синагоге», — подумал он, протирая глаза.

Субботние послеобеденные часы проходят торжественнее обычных, солнце улыбается, глядя в окно, и отсвечивает в шкафчике, что стоит между кроватями. Серебряные подсвечники поблескивают… Из смежной комнаты доносится барский голос шурина Мотла… «Шурин в гости пожаловал, надо встать», — говорит себе Матис. На скамье у дверей, что на улице, кто-то из парней громко говорит. Иоселе-голубятник рассказывает, смеясь, сколько галушек съедает извозчик Арон в пасхальный обед.

Матис, лежа на кровати, прислушивается и смеется.

— Возьми ее, возьми! — слышится голос Ошера Быка.

— Вот так, держи!

— Ха-ха! Крепко держи, не отпускай!

— Веди ее под венец!

— Ха-ха!..

Матис встает, подходит к окну и смотрит. Камиза держит разряженную девицу под руку и не отпускает. Девушка вырывается изо всех сил, но он держит крепко, и парни хохочут.

Матис смотрит и тоже смеется. Он чувствует себя выспавшимся, он немного возбужден, сам не зная почему. Входит в соседнюю комнату.

На накрытом столе в вазе лежат два апельсина. Рохеле о чем-то разговаривает с братом, который сидит спиной к Матису и не видит его.

— Как поживаешь, Мотя? — говорит Матис и по-свойски хлопает его по спине.

Шурин оборачивается и смотрит на Матиса с удивлением и озлобленно.

Рохеле тут же идет в соседнюю комнату и делает Матису знак пальцем. Матис идет за ней следом.

— Матис, — говорит она, — это некрасиво хлопать по спине. Это пристало «им», а не тебе…

Оба возвращаются. Шурин полусердито и немного свысока пьет из бокала и говорит с Рохеле, не глядя на Матиса.

Матис вышел из дому.

Солнце пригревает, на улице чисто подметено. Парни сидят на скамье и шутят. Напяливают один другому шапку на глаза… Прислуга в субботних платьях гуляет по улице, а молодые люди к тем, кого можно задеть, подсылают Камизу, а кого задеть нельзя, пропускают мимо и смеются издали.

Матис подошел и сел на скамью.

— Черт бы побрал поганую твою рожу! — крикнул Шлоймо-Ангел другому парню, не заметив Матиса.

Парень тут же ткнул Шлоймо пальцем. Шлоймо обернулся, увидел Матиса и застеснялся.

— С субботой вас! — сказал он, приподнявшись с места, сел чуть подальше и поправил шапку на голове.

— С субботой!

Парни притихли.

Девушки по-прежнему ходили взад и вперед, но никто ни слова не произнес. Камиза спрятался в уголок у стены. Солнце светит, все кругом оживленно, но парни замерли. Шлоймо-Ангел склонил голову на руку и о чем-то задумался.

— Ну, Ангел, чего молчишь? — вдруг проговорил Матис и хлопнул его по коленке.

— О, хозяин! — сказал парень, отодвинулся, потер колено и, скривив лицо, как-то странно усмехнулся.

Парни молчали. Из уважения к хозяину. Тишина придавила всех.

Матис поднялся и вошел в дом.