Время быть смелым - Катя Райт Страница 31

На следующий день я не иду в школу. Я забираюсь на крышу, сижу там несколько часов, а потом решаюсь снова позвонить Артёму. Если я и хочу чего-то больше, чем умереть, то оказаться снова рядом с ним, почувствовать, как он обнимает меня, почувствовать его поцелуй на своих губах…

— Привет, — тихо говорю я, удивлённый, что он вообще ответил на мой звонок.

— Привет, — сухо отвечает он.

— Ты чо в школу не пришёл?

— Не чокай! — Отрезает он. — Сто раз говорил!

— Прости.

— Что за фигня с моим профилем на сайте?

— Ты удалил?

— Да.

— Слава Богу.

— Что за фигня?

— Артём, прости меня…

В трубке повисает тишина. Такая напряжённая, что перепонка у меня вот-вот лопнет.

— Прости меня… — Повторяю. — За того парня… Я трус, но я тебя люблю…

— Так что за история с сайтом? Что за срочность? — Левин как будто не слышит меня.

— Ты можешь приехать? — Спрашиваю я.

— Зачем?

— Я расскажу.

— О чём?

— О сайте и вообще, обо всем…

— Где ты?

— На крыше.

— Сейчас приеду. Жди меня.

И он приезжает. Минут через двадцать. Я как раз докуриваю последнюю сигарету. Она тлеет в моих замёрзших от холодного ветра пальцах. Я слышу скрип открывающейся двери, которая ведёт на крышу, оборачиваюсь и вижу Артёма. Он кутается в воротник куртки и дрожит от холода.

— Ты что опять без шапки? — Спрашиваю я, когда подхожу к нему.

Левин только морщится, пожимает плечами и засовывает руки в карманы.

— Сигареты есть? — Спрашиваю я.

Он достает из кармана ещё не начатую пачку «Парламента», открывает и протягивает мне. Мы садимся и курим сначала молча.

— Прости меня, — прерываю тишину я, — за того парня и вообще… Я не должен был…

— Ладно, — обрывает Артём. — Проехали. Забудь. Ты меня тоже прости. Не надо было так реагировать. — Он молчит некоторое время, докуривает, потом поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. — У меня же никого нет, кроме тебя. Понимаешь, вообще никого!

— Да ладно… — машу я рукой.

Я думаю, что Левин уж сильно переигрывает. Перегибает — это точно. У него и друзья есть, которые в теме, и родители знают и поддерживают, у него есть это его фигурное катание.

— Что ладно? — Очень серьёзно продолжает Левин.

— У тебя же даже родители знают, и друг этот…

— Да какая разница! — Снова не даёт договорить он. — Родители, это всё не то. Прости меня, конечно, но у них своё к этому отношение. И знаешь, я очень жалею, что сказал им. Очень жалею, что сказал маме. Она теперь волнуется по всякому поводу, смотрит эти тупые передачи, читает тупые новости о том, где кого убили… Лучше бы было мне молчать… У тебя есть деньги? — Внезапно переводит тему Левин.

Я растеряно пожимаю плечами.

— Ну, есть немного, — отвечаю, — а что?

— Сколько?

Я выгребаю из карманов мятые купюры, Артём делает то же самое. Мы считаем деньги — получается немало. Конечно, львиная доля Артёма, он ведь работает на нормальной работе, а не машины на мойке моет с друзьями-гопниками.

— Давай квартиру снимем? — Предлагает он. — Тут дня на четыре хватит. Только ночевать будем по домам, чтобы вопросов лишних не задавали. А так, на фиг эту школу. Просто будем вдвоём. Давай?

У меня мурашки по спине от такого предложения. Я не боюсь прогуливать школу или врать родителям — это не проблема. Я просто поверить не могу, что Артём Левин предлагает мне такое, что кто-то вообще мне такое предлагает! Тем более человек, которого я люблю.

Уже через час мы находим квартиру, а через полтора — валяемся там на большой кровати и едим картошку фри из Макдоналдса. Артём рассказывает мне про его партнёршу по фигурному катанию, про то, что она всё узнала, и как теперь плохо к нему относится.

— А как она узнала? — Спрашиваю я.

— Да как-то случайно вышло, заподозрила что-то… — отмахивается Артём.

Да это и неважно, как кто узнаёт. Важно только, чтобы теперь не убили. Я успокаиваю Левина, а потом перехожу к своим откровениям.

— Мне так хреново из-за того парня, — говорю. — Я поступил как трус. Я испугался… Но что мне было делать?

— Всем страшно, — снова очень серьёзно произносит Левин. — И я тоже трус, не меньший, чем ты. И я боюсь. Но так нельзя сейчас. Нельзя быть трусами. Нельзя каждому самому по себе. Если мы все будем по одиночке, нас точно перебьют. Так нельзя. Надо держаться друг за друга, понимаешь!

Я киваю, двигаюсь ближе к Артёму и обнимаю его.

— Я больше никогда не буду таким трусом! — Говорю ему на ухо. — Обещаю. Никогда больше так не поступлю. Лучше признаюсь, чем снова вот так… — я касаюсь губами его щеки. — Мой брат, они с друзьями нашли тот сайт и теперь хотят устроить что-то типа охоты на геев. Поэтому я и попросил тебя срочно удалить анкету. Я не знаю, что я мог ещё сделать. Что я могу сделать, чтобы прекратить всё это, эту травлю, эту ненависть, чтобы они хоть чуть-чуть стали понимать? Я правда хотел бы что-то сделать, но не знаю, что…

— Ничего ты не сделаешь, — отвечает Левин. — И я ничего не могу сделать. Никто ничего не может. А тем, кто мог бы, это всё не надо.

Мы живём так четыре дня: приходим в квартиру утром, уходим вечером, ночуем каждый у себя дома, а дни проводим вместе. И это самые прекрасные дни. Я так долго притворялся перед всеми, так долго был тем, кем не хотел быть, делал то, что мне не нравилось. А теперь, эти четыре дня с Артёмом, я впервые чувствую себя по-настоящему свободным.