Безумие Дэниела О'Холигена - Питер Уэйр Страница 31

Креспен застонал.

— Он решил, что тебя хотят наградить, пришел в восторг и готов был отвечать на любые вопросы.

— Я не видел его уже два года, но уверен, что он отдал бы свою правую руку, только бы увидеть меня преуспевшим.

— У него нет больше правой руки. Его не очень-то любят в Саке, не правда ли?

— Не очень. Вероятно, горожане мстят ему за те годы, когда он обращался с ними не слишком радушно. — Креспену стало жалко отца. Он вызвал в памяти образ Ангуррана де Фюри, гордо восседавшего в маленькой повозке, в элегантной форме своей странной гильдии — на голове серая шерстяная шапочка, увенчанная пером весеннего жаворонка или хвостовым опереньем какой-то другой птахи. На горле грубой вязки убрус, на узких плечах — хвостатый лисий кафтан, накинутый наискось, поверх плотной плавы из осаги или вроде того, — одно и то же платье круглый год. Единственной уступкой щегольству был небольшой болванчик из эмалированной слатины, висевший между перештопанных ляжек и покачивающийся в ритме ослиной поступи.

Месье Жиль прервал его грезы:

— Он рассказал им о твоей великой машине. Выболтал. Даже чертежи отдал.

— О какой великой машине?

— Креспен, тебя уже не сожгут. Нет смысла прикидываться игнорамусом. ^[49] Великая машина, используя которую, ты собирался штурмовать и предавать огню монастыри и аббатства в порыве чрезмерной любви к справедливости.

Креспен надолго задумался. О чем, хотелось бы знать, говорил месье Жиль? О тех устройствах, которые Креспен устанавливал на повозке? Вряд ли. И вдруг он вспомнил давнее изобретение своего детства — машину ужасной разрушительной силы. Его рисунки, изображающие ее военное применение, и, по соседству с ними, каракули с расчетом траекторий, масс и сил; цифры, намекающие на пагубное воздействие, наносимое одним махом всему живому в округе.

— Ах да, машина, — осторожно проговорил Креспен.

— Служители инквизиции знали, что обязаны немедленно доставить чертежи в Авиньон, дабы использовать их против тебя в дальнейших разбирательствах. Возможно, они добились бы более сурового наказания.

— Может ли быть что-либо более суровым, чем сожжение на костре?

— Конечно. В руках умельца все может быть гораздо хуже. Но, Бога ради, прикуси язык и дай мне закончить, — и месье Жиль пустился в описания того, как, опустошив кладовую Жанны де Фюри, служители инквизиции покинули Сак, оставив несчастную чету наедине с дьявольским описанием вероятного обхождения инквизиторов с их сыном. Но история не стоит на месте: в тот же самый день в окрестностях городка Сак разворачивался куда более драматический сценарий.

Король Англии Эдуард II пребывал в состоянии войны с Францией, и уже более месяца английская армия грабила и опустошала беззащитные города Нормандии. Наконец Филипп VI обнародовал генеральный указ, собрал французскую армию и отправился на поле сражения. Эдуард отступил во Фландрию, где располагались дружественные торговые корабли, и в ходе своего продвижения на север английская армия прибыла на равнину к югу от Сака.

В тот самый час, на расстоянии менее лиги, три служителя инквизиции с преступными чертежами в седельных сумках с мстительной скоростью мчались из Сака, оставив родителей Креспена в каторжных муках по поводу настоящей и предстоящей судьбы их сына. Вскоре по отбытии из Сака служители инквизиции были замечены английскими лучниками из лагеря Эдуарда, отправившимися пострелять немного дичи для вечерней трапезы. Они ничего не подстрелили и потому пребывали в самом дурном расположении духа. Аппетитная мишень из трех французских всадников, показавшихся на недалеком горизонте, основательно их взбодрила, и в не замедлившем посыпаться потоке стрел два служителя инквизиции были смертельно ранены и выброшены из седел. В третьего стрелы не попали, он успел пришпорить лошадь и ускользнуть за пределы досягаемости прежде, чем лучники повторили залп.

Три часа он скакал, спасая свою жизнь, и лишь на закате, направив измученного коня в укрытие под крутым обрывом, рухнул с седла на прохладную землю. Судьба даровала ему убежище в тенистой лощине, благословленной пенистым ключом, близ которого он простерся на ковре из сочной свежей травы и заснул под пение журчащей воды.

Внезапно проснувшись в наступивших сумерках, служитель обнаружил себя под пристальным взглядом двух темных глаз. Это были два одноглазых арбалетчика, покрытые шрамами ветераны передовой французской армии Филиппа Валуа. В исступлении облегчения служитель инквизиции залепетал о смерти своих коллег и о том, что чертежи великого военного оружия попали в руки англичан. Успокоив его, арбалетчики велели ему сесть на лошадь и отправиться с ними в лагерь Филиппа.

В лагере служителя инквизиции привели к самому королю, которому он рассказал все, что знал о диспозиции англичан, их количестве и прочем. Полезных сведений он предоставил очень мало, зато вызвал чрезвычайную тревогу у короля и его командующих своим сообщением, что чертежи чудесной военной машины, спроектированной юным французским гением, попали в руки неприятеля. Они немедленно представили себе завывание кузнечного горна, срубленные деревья, умерщвляемых ради их сухожилий животных, как только находчивые английские оружейники примутся за постройку этого великого орудия. Филипп знал, что вскоре предстоит решительная битва с войсками Эдуарда, и перспектива французского поражения, вызванного аппаратом французской же конструкции, была слишком ужасной. Англичане будут хихикать веками. Филипп отдал приказ немедленно освободить юного гения из инквизиторских застенков и доставить его в лагерь. Если этот молодой человек не сможет быстро построить Филиппу такое же военное устройство, Франция наверняка погибнет.

— Король вызвал меня в свою палатку, — сказал месье Жиль, — и оказал мне великую честь, велев доставить тебя как можно скорее. Я гнал без отдыха пять дней, Креспен, чтобы успеть вырвать тебя из страшных когтей инквизиции.

Объяснение было закончено, и тучный рыцарь сделал огромный глоток из своего кубка с элем.

Разум Креспена лихорадило. Его детские рисунки огромной военной машины и сопровождающие их вычисления были целиком вымышлены, набросаны за один давний вечер в порыве мстительного азарта, после того как сакская толпа опорожнила на его отца ночные горшки и бросила его в известняковый карьер. ^[50]