Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер - Иржи Кратохвил Страница 31

Вскоре после вторжения к нам гитлеровской армии мой начальник (поэт и директор библиотеки) покончил с собой. Уверенный в том, что с нацистской оккупацией завершилась счастливая эпоха свободной Чехословакии, он повесился на чердаке своего дома на Гомперзовой улице. Однако с моей обостренной чувствительностью я по-прежнему каждый день встречала его в библиотечных коридорах. В наказание за свое неверие, проявленное в лихолетье, в наказание за свое отчаяние поэт Иржи Маген был после смерти приговорен до скончания веков придумывать рифмы к слову надежда, и он носил мне эти рифмы в чемоданах, баулах, мешках, кульках и картонках. Но поскольку мне вполне хватало хлопот с Бруно (извини, Бруно, и не обижайся), я решила не возиться с духом Магена и предпочла уволиться из библиотеки. И чтобы после многих лет, проведенных в пыльных книжных хранилищах, вздохнуть наконец полной грудью, я подыскала себе место в Управлении брненских парков и общественных садов, как тогда именовалось это учреждение. И однажды, в мае 1942 года, я, в качестве садовницы, трудилась над клумбами в парке посреди города.

Был полдень теплого весеннего дня. Я отложила в сторону лопату и грабли, растянулась на траве рядом с клумбой и закрыла глаза. Возле меня прошли по парковой дорожке несколько человек, я слышала обрывки их разговоров. Потом на звоннице расположенной неподалеку церкви святого Томаша пробило полдень. А потом я уже слышала только шум редких машин, проезжавших по улице внизу парка. После же лишь пели птицы да жужжали насекомые. Потом и они смолкли. Наверное, я ненадолго задремала. Когда я открыла глаза, то солнце уже не стояло прямо у меня над головой. Зато на небе я заметила нечто трепещущее.

Если над вашей головой находится раскидистое дерево и если оно так велико, что вы даже как следует не видите его ветвей, а только паутину, протянутую между ними, то вам может показаться, что эта паутина протянулась прямо по небу. Поэтому я была уверена, что стоит мне повернуть голову влево и вправо, как я увижу концы веток. Однако мне было лень сделать большее усилие, чем просто поморгать. Но вскоре я убедилась, что паутина эта какая-то странная. Ну не может паутина так выглядеть! Паук, забывший все свои знаменитые ухватки?! Тогда я все же повернула голову сначала влево, а потом вправо. Никаких веток! Серебристая сеть была сплетена прямо на небесном своде!

Однако я продолжала лежать без движения. До тех пор, пока не заметила на одном из волокон черную точку, которая начала увеличиваться. Только тут я осознала, как стремительно она увеличивается да еще и опускается при этом прямо на меня! Я хотела вскочить, но голос сверху пригвоздил меня к земле:

— Это я, Бруно! Отворяй же кладовую сердца своего!

Бруно плюхнулся в траву, поднялся, стянул с неба свое серебристое волокно, свернул его до размеров точки в конце предложения и бережно спрятал в кошелек. Потом он отвесил мне поклон и предстал во всей своей отвратительности. Он раскинул руки — тоненькие, словно пустые кишки, а из головки на длинной шейке высунулся (точно выстрелил) ящеричий язычок. Я вскрикнула, больно уколотая прямо между глаз.

— Господи, Бруно, ты отлично знаешь, что я приму тебя в любом виде, однако же, право, это уж чересчур!

— Но я сейчас не в звериной шкуре, я сейчас вообще не зверь. Ты не отыскала бы меня ни в конюшнях, ни в коровниках, ни даже в джунглях, девственных лесах или прериях, меня нет даже в зодиаке, этом зверином круге.

— И где же я бы тебя отыскала?

Но не успела я таким образом проявить свой интерес к Бруно, как Бруно проявил интерес ко мне. Он нашел кладовую сердца моего и отволок меня под дуб, нижние ветки которого располагались так низко, что мы благоговейно забрались под них, и весь дуб потом раскачивался, точно плюмаж на голове у белой лошади, кружащей по цирковому манежу.

Много веков назад блуждал по нашей галактике космический корабль, надеясь отыскать яйцеклетки будущих цивилизаций, дабы вселенский бык впоследствии оплодотворил их, а потом смог бы возвращаться к ним в разные эпохи и оберегать от распоясавшихся сил зла и неласковых времен.

Тогда (в мае 1942) я, разумеется, не могла еще предполагать, что Бруно пересказывает мне самый популярный сюжет нашего века. Если предыдущие столетия принесли в сокровищницу человечества, к примеру, эпикурейство, стоицизм, таоизм, буддизм, христианство и декартовский рационализм, то двадцатый век принес идею близких контактов третьей степени, триумф космического гуманизма, который был растиражирован миллионами изданий в ярких обложках, а также голливудскими фабриками по производству грез и заводами по производству компьютерных игр и стал поистине самой народной из всех религий, ну а Бруно, сам того не подозревая, выступил как один из ее первых апостолов.

— Так значит ты — представитель этого космического народа? Тогда скажи, чего вы ждете? Неужели вам мало военных жертв, пылающих городов, концентрационных лагерей, женщин и детей, умерщвленных в газовых камерах? Когда же вы в конце концов вмешаетесь?

Бруно развел руками:

— Меня не спрашивай, я в этой шкуре только гость. А они полагают, что время пока не пришло. Что вы еще можете справиться сами.

Миновали месяцы, и я снова повстречалась с Бруно, и снова атаковала его:

— Ты знаешь, что стало с батюшкой? И что теперь грозит ему в психушке? Гюнтер способен на все.

— Постой, это, кажется, годится. Пожалуй, я с ними договорюсь. Тем более что можно устроить так, чтобы батюшка после своего возвращения вообще ничего не знал. Он точно очнется от сна без сновидений, и в его памяти не застрянет ни одной межзвездной пылинки.

— Но ты должен мне пообещать, что инопланетяне не будут ставить на нем какие-нибудь опыты. Потому что если опыты, так лучше сразу в лагерь.

— Ты что, рехнулась? Опыты! Они будут его уважать. Они станут обходиться с ним как джентльмены с джентльменом. И вот еще что: скучно ему не будет. Он первым из людей ступит на поверхность Луны, коснется колец Сатурна, полетает среди Магеллановых облаков и узнает еще много всяческой ерунды — к примеру, как размеры и форма черной дыры соотносятся с ее плотностью и скоростью вращения. Правда, фиг ему это пригодится, потому что после своего возвращения он тут же все позабудет.