Как поджарить цыпочку - Нина Килхем Страница 31

Теперь все было по-другому. Линда открывала для себя новые продукты или, что вернее, продукты, на которые у нее была аллергия. Она винила их все без исключения. Молочные, как она считала, наполняли ее слизью, пшеница была источником всех зол, дрожжи – причиной зуда. Пища становилась врагом. Заговором правого крыла. Его затеяли крупные корпорации, отравлявшие землю аллергенами и скармливавшие зараженные удобрениями продукты сельского хозяйства населению, которому с биологической точки зрения больше подходили орехи, трава и мясо динозавров. Поэтому она ходила по местным магазинам здорового питания и кооперативам, где можно было купить зерно из бочки и мультивитамины без желатина. Она просмотрела в Интернете все статьи, написанные для таких, как она, тоже обеспокоенных качеством пищи. В разделах под названием «Пища для самоубийц» говорилось о том, что за каждой частичкой приличной на вид пищи по-хулигански прячутся злобные добавки.

Но вот что Линда умела готовить лучше всех на свете, так это кофе. Орехово-ванильные смеси с идеально отмеренным количеством горячего соевого молока она подавала в больших керамических кружках, купленных по случаю в «Долине Шенандо». Джасмин слышала, как она роется в холодильнике среди многочисленных упаковок кофейных зерен в поисках подобающего утреннего вкуса.

– Вчера Карим заходила, – крикнула Линда из кухни.

– Да?

– Ага, и мы очень хорошо посидели. Пили чай с рисовыми лепешками.

– Она их съела?

– Да, целых две.

– Что-нибудь сказала?

– Что?

– Ну, что-нибудь интересное?

В кухне воцарилось молчание.

– Нет.

Потом зажужжала кофемолка. Джасмин откинулась на софе и закрыла глаза. Она чувствовала себя смертельно усталой. Может, отказаться от кофе и залезть в мамину постель да поспать пару часиков? Но мать уже входила в комнату с двумя чашками дымящегося кофе и подносом подсушенных лепешек. Она потрепала Джасмин по плечу.

– Расслабься, все пройдет. Помню, какой ты была в ее возрасте. Кошмар.

– Ну, такой я никогда не была.

– Да, ты была толстой.

Джасмин заела это замечание сухой лепешкой, в которой не было ни молока, ни пшеницы, ни вкуса.

Дэниел поскреб шею. Этот его «один разик» обратился в тринадцать. Тринадцать раз за неделю. Он приподнял бровь, дивясь самому себе. Он и не думал, что до сих пор способен на такое. Но до чего же он устал! Устало тело. Устала голова. И врать он тоже устал. Он врал всем – Джасмин, своим студентам, когда, опоздав на занятия, он пробормотал что-то невнятное про транспорт, а на самом деле развлекался с Тиной в своем кабинете. Он заметил, что студенты уже в курсе. Особенно после того, как Тина с всклокоченными волосами скользнула в класс следом за ним. Он врал Карим, друзьям, господи, он даже Тине наврал – сказал, что не смог к ней приехать из-за того, что машина не завелась, а на самом деле остался дома потому, что Джасмин попросила его помочь перевезти из бакалеи двенадцать бараньих туш. За все придется отвечать. И Тина ведет себя так странно, будто не придает серьезного значения тому, что происходит, ничего не требует, просто забавляется, а потом вдруг посмотрит, будто саблей по кадыку хочет полоснуть, но в то же время дает ему увернуться. А потом засмеется, отпрыгнет, вытянет руки, показывая, что в них ничего нет, и это была всего лишь игра и забава. А игра ли это?

Дэниел закрыл глаза. Завтра выходные. Пятница, пять вечера. Он сейчас пойдет домой, поест чего-нибудь вкусненького. Утром из кухни пахло розмарином, Джасмин возилась с бараниной, индейка по праздникам уже надоела. Они откроют бутылочку «Сан-Эмильон», может, возьмут фильм напрокат. И все выходные он ни о чем не будет думать. Можно сходить с Карим в кино. Они часто это делают по выходным. Оставят Джасмин отмокать в горячей ванне, а потом придут домой к ужину. Дэниел улыбнулся. Да, именно так он и сделает. Он поднялся, достал ключи, прибрал бумаги. Но опять пришла она. Заскреблась под дверью. Как кошка. Дэниел затаил дыхание. Царапанье стало настойчивее, теперь уже скребся тигр. Тигр, который почуял кровь и приготовился к прыжку.

Дэниел застыл у стола. Ладно, может, еще раз. Но теперь уже последний.

– Войдите.

Дверь открылась. Сначала появился коричневый бумажный пакет, потом рука, а потом и вся она – в коричневом трикотажном платье в обтяжку. Жестом фокусника Тина вытащила из пакета бутылку шампанского и широко улыбнулась, ожидая восторженного «а-а-ах!».

Дэниел выронил ключи.

Через две секунды она уже сидела на столе – платье задралось до самой шеи, ноги обвились у него вокруг пояса, ее рот выделывал забавные штуки с его губами.

В следующую секунду он уже засопел в ложбинку ее грудей, но вдруг почувствовал боль в колене, упертом в острый край стола. Он с усилием распрямил спину.

– Мне надо идти.

Тина сдвинула колени и легко соскочила со стола.

– Подожди минуточку, – сказала она.

На цыпочках отправившись к ванной, она исчезла за ее дверью. Когда она вернулась, Дэниел уже стоял застегнутый на все пуговицы и молнии и позвякивал ключами. Ее глаза сузились.

– А как насчет шампанского?

– Мне надо идти.

– Почему?

– Ну…

– Потому что она ждет?

– Ну, я не знаю…

– Конечно ждет.

Она отвела взгляд, почесала шею, скрестила руки.

– Наверно, нам стоит об этом поговорить, – сказала она.

– Хорошо, – пробормотал он. Но больше не добавил ни слова. Ждал.

Тина опустила руки, посмотрела на свои ногти.

– Я хочу сказать, я по-другому себе это представляла… – Она снова запнулась.

Дэниел смотрел на ее макушку, зажав в потной руке холодные ключи от машины. Натрахался, подумал он. И даже не натрахался, а прямо затрахался.

– Сегодня просто не мой день, да? – Тина потянулась за бутылкой шампанского. – Ох уж мне эти женатые мужчины, – презрительно выдохнула она. Сунула бутылку под мышку и испарилась.

Дэниел остался стоять посреди комнаты. Он чувствовал вину, облегчение и собачий голод.

Джасмин собственноручно разделала барашка, электрической пилой отпилила его голову и отделила связки. Получилось огромное количество частей: ноги, плечи, филейная часть, седло, грудь и куча костей. Ее любимой частью была шея, до которой она добралась, вырезав филейную и спинную части, удалив нежные ребра и превратив тем самым баранью тушку в вешалку из костей. Требуху она припрятала для начинок. Больше всего на свете Джасмин любила баранью печенку и почки, тушенные в умеренно остром соусе, но убедить Дэниела и Карим в изысканности этого блюда – дело будущего. Сердце она съест, когда останется дома одна. Нафарширует его мякишем белого хлеба, луком и шалфеем, откроет бутылочку хорошего бургундского и прекрасно проведет вечер. Возвышенное блюдо.