Ноги - Сергей Самсонов Страница 31

А он все никак не мог теперь отвязаться от Попрыгайчика Джимми и на каждый новый матч выходил с засевшим в сердце страхом, с удушающей боязнью повторения той проклятой игры на «Делли Альпи». Тюрама больше не было, Шувалов больше с ним не встречался, пропустив из-за красной карточки ответную игру. «Барселону» ожидал в полуфинале европейской чемпионской лига грозный лондонский «Тоттенхэм» — настоящая машина по убийству романтически настроенных и безоглядно атакующих команд, клуб — собственность Коплевича, российского банкира, давно уже имевшего на каталонцев зуб. Шумиха вокруг предстоящей встречи очень скоро приобрела неслыханные размеры. Как только не называли предстоящую схватку: и битвой каталонских «аристократов» с лондонскими «плебеями», и схваткой последних футбольных «романтиков» с безликим прагматизмом расчетливых циников новейшего образца. Но и без всех этих перлов, без этого пышного суесловия всем было очевидно, что предстояло столкновение двух совершенно противоположных философий, исключающих друг друга мировоззрений. «Барселона» проповедовала футбол как искусство, а «Тоттенхэм» — футбол как бизнес. Припоминали фантастический шуваловский побег, железный ящик в грузовом отсеке самолета, несостоявшийся контракт с Коплевичем…

Все понимали, что Коплевичу не терпится растоптать строптивого беглеца, а с ним заодно и весь каталонский клуб, уведший у него из-под носа русского форварда. И с самого начала игра пошла довольно грязная: беспрестанные взаимные обвинения сторон, язвительные насмешки, площадная ругань… «Мышление «Барсы» взято из каменного века, — утверждал перед игрой главный тренер лондонцев Жозе Гаудильо. — Каталонцы действуют слишком однообразно и схематично и напрочь лишены тактической гибкости. Они полагаются на контроль над мячом, но я знаю, как не дать им продвинуться вперед. Я подарю им мяч, пусть заберут его себе — мне это не нужно. Пусть держат мяч хоть все сто восемьдесят минут, а потом посчитаем, сколько раз они вошли в мою штрафную. Они слабы и бесхарактерны, и после первого же гола «Барселона» рассыплется. Шувалов? Он мне не нужен. Он слишком эгоистичен и слишком сконцентрирован на себе для того, чтобы стать игроком моей команды. А кроме того, я не думаю, что его так называемые духовные ценности существенно отличаются от ценностей шлюхи. Три года назад весь футбольный мир мог в этом убедиться. До сих пор ему не доводилось встречаться с по-настоящему серьезным сопротивлением, и сам он прекрасно знает об этом, потому так и нервничает; он знает, что очень скоро ему придется столкнуться с моими защитниками, которые съедят его с потрохами».

«Он имеет в виду тех двух инвалидов? — усмехался в ответ Шувалов. — Пусть на этот счет не беспокоится: я не слишком сильно их обижу».

На деле же игра его теперь целиком превратилась в одно непрерывное вглядывание, и каждый новый матч он выходил на поле не с прежней и единственной задачей — восхитить людей, а с новой, противоестественной — во что бы то ни стало уловить в работе опекающих его защитников предательскую двойственность, какой-то непристойный, оскорбительный поддавок. То самое едва уловимое отшагивание, промашку, замедление, которое и помогало ему раньше беспрепятственно выходить к враждебным воротам. «Говорит, что я сдулся? — думал Семен. — Неужели и он, этот хлыщ Гаудильо, все понимает?»

Что касается тренера «Барселоны», то Райкаард изнурял своих подопечных нещадно, испытывая новый способ командного взаимодействия при отборе мяча, жесточайший, тотальный, повсеместный прессинг, который должен был начинаться у чужих ворот и от которого не имели права отлынивать даже такие «свободные художники», как Шувалов. «Давление против давления. Только так мы сможем с ними совладать. Не уступая ни метра…» Решено было сыграть без обычного нахрапа, без обычного пренебрежения своими защитными позициями, без излишней, а на деле ничем не ограниченной фантазии. «Перестаньте думать о том, что, когда вы безраздельно контролируете мяч, все нормально. Они будут ждать от вас малейшей небрежности и ошибки». Защитники, согласно новому плану, должны были находиться как можно ближе к собственным воротам, чего «Барселона» не делала никогда раньше, и, лишенные привычной мощной поддержки, Шувалов с Роналдинью полагались теперь только на самих себя.

…Рокотал и ревел, распевал и раскачивался «Ноу Камп» — величайший футбольный амфитеатр Старого Света.

Обросший трехдневной щетиной, с ввалившимися щеками и воспаленными глазами, Шувалов вышел в центральный круг под неистовый рев девяноста тысяч фанатов. С первых же минут ему пришлось испытать адское давление и нехватку пространства. Игроки в ненавистных черно-белых футболках, казалось, задались единственной целью — не оставить ни просвета. Хорошо Гаудильо сплел свою паутину! Нужно было развивать атаку, но любые возможности для ее продолжения немедленно отсекались, и Шувалову оставалось только продираться к воротам в одиночку. Однако враги его были вышколены и просекали любой обман.

Шувалов начинал беситься. Да, он ненавидел эту команду, которая думала на десять ходов вперед, в которой на подмогу одному неизменно прибывали еще трое; он ненавидел их выучку, их взаимную согласованность и идеальную слитность; он ненавидел в «Тоттенхэме» каждого игрока, который казался ему всего лишь маленьким винтиком в безжалостной и абсолютно безотказной машине. Он ненавидел убийственную безошибочность, с которой они занимали защитные позиции, и умение при перехвате мгновенно разворачивать атаку на флангах. Но еще больше ненавидел он самого себя. Свою невыносимую ущербность, унизительное бессилие. Жалкость всех своих тщетных переступов и постыдную неспособность открыться под разрезающий пас. Сегодня с ним играли всерьез. По-настоящему. А он уже от этого отвык. Потому и был немощен. Его не пускали, ему не сдавали позиции, не открывали коридора. Внешне полный двойник того беспомощного Тюрама — француз Виллиам Галлас вцепился в него, как волк, и ребрам Шувалова приходилось выдерживать серьезную проверку на прочность. Галлас поспевал за ним повсюду и с изяществом обкрадывал его. Ни единой прокидки, ни единого вальяжного разворота ему сделать было не позволено, и даже перенятый им у Роналдинью «эластико» (хитрый финт, при котором игрок действует лишь одной стопой, выворачивая ее и изменяя направление мяча) совершенно у него не выходил.

Но тут вдруг и Галлас, и Терри (еще один защитник лондонцев, имевший репутацию «непроходимого») вдруг обнаружили поразительную пугливость и невиданное безволие, и Шувалов раз за разом заставлял их отшатываться от себя как от чумного, и его никак не покидало ощущение, что они все делают преднамеренно. Он был изумлен. Выходит, и эти тоже вздумали уступать? Выходит, и этих тоже заставили? Два раза после беспрепятственных проходов он мог забить и не забил, послав мяч в молоко, а в третий раз и вовсе аккуратно вложил его в руки голкиперу. После этих его промахов на трибунах поднялся чудовищный свист.

Он не мог оскорблять и дальше этих свистунов, настолько он от них зависел, и тотчас принялся за дело. Минуты не прошло, как Шувалов уже мягко покатил мяч к воротам, а там оказался Роналдинью и «сделал» гол с какой-то предупредительной, застенчивой нежностью. Как будто даже извиняясь за то, что все у них с Шуваловым получилось с такой запредельной легкостью, как будто он и сам этого не хотел, но ничего другого ему не оставалось.