Год черной луны - Мария Спивак Страница 31

А еще лучше вместе порыдаем, давненько мы этого не делали. Ой, ну их на фиг!

Короче, влипла я по уши и даже не поняла, когда и как. Вот оглянешься назад и не скажешь: досюда Тошка мне был по барабану, а тут я о нем думать начала. Незаметно под кожу влез. Но теперь-то мне без него никуда, а что делать? Свихнуться можно. Пробовала предложить: перебирайся в Москву, хоть ближе друг к другу будем. Он и слушать не захотел.

— Просто так, — говорит, — никуда перебираться не стану, мне и здесь хорошо. У меня своя жизнь, друзья, работа. Вот если ты за меня замуж согласишься пойти, а с Москвой расставаться не захочешь, тогда — пожалуйста, я готов. Не думай, я быстро устроюсь, все-все у тебя будет, что только пожелаешь, я по одному твоему слову землю переверну. Но делить тебя с твоим Ваней не собираюсь, даже не надейся.

Мне от его слов и тоскливо, и сладко; наговоримся, а потом я сижу, смеюсь и слезами заливаюсь. Такая любовь пропадает! Почему Ваня меня так не любит? То есть любит, но не так? Столько с ним сложностей, сплошные шипы и колючки. А с Антохой, если б не по телефону, и говорить бы ничего не пришлось. Все с полуслова понимает, мысли читает на расстоянии.

И вот однажды он меня в очередной раз уговаривал замуж идти, а я твердила:

— Думать забудь, я для себя давно все решила. — Но сама мечтала, как все брошу и к Тошке уеду.

И вдруг он осекся на полуслове, замолчал, а потом совсем другим голосом, тихо-тихо, сказал:

— Люблю тебя, глупую. И ты меня любишь, я знаю. И чего тебе сейчас хочется, тоже знаю. Вот и давай, решайся!

Меня прямо холодом обдало. Чувствую: еще чуть-чуть — и побегу на вокзал за билетом. И что тогда будет?

В тот же день села и написала письмо. Дескать, дорогой Антоша, то, что у меня есть, бросать не хочу, мозги тебе пудрить — тоже, мне с тобой очень хорошо, но замуж за тебя не пойду. Прощай.

Два часа отправить не решалась. Протяну руку к мыши и отдерну — сердце кровью обливается. Как я, думаю, без него? Чем жить буду?

Когда отправила, ревела до самой ночи. Навзрыд. Ванька с работы пришел, перепугался:

— Что с тобой? Что с тобой?

Я его отпихиваю:

— Ничего, настроение плохое. Уйди!

И если б правда ушел, нисколечко бы не пожалела. Сдался он мне.

Прошла неделя. Я чуточку успокоилась, хотя первые дни то и дело в почту заглядывала и телефон из рук не выпускала. Антоха не писал и не звонил. Мне даже обидно стало: вот, значит, какая твоя любовь? Дунешь — и нет ее? Потом решила: ну и пожалуйста, и прекрасно, и замечательно. Хороша б я была, если бы поддалась на его уговоры и все бросила. Так хоть при своих осталась. А камень из груди мы куда-нибудь выкинем. Когда-нибудь.

Прошло десять дней. Я себя выдрессировала не проверять почту, уже целых три дня держалась. Ваня собрался в командировку. Я расстроилась: в одиночку труднее с собой справляться. Накупила фильмов, обложилась журналами. Держись, думаю, Клепка. Но пасаран.

Села вечером, диск поставила, пялюсь в экран. Толком ничего не понимаю, но все же картинки, звуки. Отвлекает.

Вдруг звонок. Я, вообще-то, сразу поняла: он. Беру трясущейся рукой трубку, а сказать ничего не могу, голос пропал.

— Клепка?

— Да…

— Ты сейчас что делаешь?

— Кино смотрю.

— Спуститься можешь?

— Куда?

— Вниз, к подъезду, куда еще?

— Ты что, приехал? — А у самой уже слезы.

— Не реви, дурочка, выходи лучше.

Убейте, не помню, как из квартиры вылетела, закрыла дверь или нет. Ничего не помню, кроме Антохи. Стоит у подъезда с васильком в руках. Где взял-то, непонятно.

— Держи, — говорит, — тебе.

Я плачу, смеюсь, губы дрожат, слова вымолвить не в состоянии.

Тошка меня к себе притянул, прижал тесно-тесно. Что со мной сделалось — не передать! Так бы и стояла всю жизнь.

А он в ухо шепчет:

— Вот, решил приехать, поговорить. По телефону ты глупая, а письма писать вообще не умеешь.

Я ему в грудь, не поднимая глаз:

— Пойдем ко мне наверх. Ваня в командировке.

— Эх, — отвечает, — оказывается, мог бы не приезжать. Ты и без телефона глупая. Я же сказал: красть и делить тебя ни с кем не буду. Я не вор. Не дошло еще?

Я молчу.

— Просто мне захотелось все это тебе в глаза сказать. Ну и поцеловать еще разок. Проверить: на самом деле ты существуешь или привиделась тогда, у костра.

— Проверил? — Я всхлипнула и нос об его рубашку вытерла.

Он меня по голове погладил, ладонь на затылок положил, ласково на шею надавил, чтоб я лицо подняла, — и поцеловал, так, что сердце зашлось.

И вот как в книгах пишут: не знаю, сколько прошло, мгновение или вечность. Я будто улетела куда-то. А когда мы друг от друга оторвались, Тошка сказал:

— Все, иди. Не могу больше, с ума сойду. Давай, Клепка, думай и решайся. Все равно другого выхода нет. Сама видишь.

Я от него отклеиться не в состоянии. Но он сам к двери меня подтолкнул:

— Иди. Я позвоню.

Круто развернулся и зашагал в темноту.

Я стою как парализованная, понимаю, что звать, спорить бесполезно, а глаза от Антохи не отрываются. Его уж не видно, а я все стою и стою.

И почему-то вдруг вспомнила одну вещь. Когда Иван метался, уходить ко мне или нет, Тата ему сказала:

— Она все равно скоро влюбится в мальчика своего возраста. Молодое тянется к молодому.

Вот ведь дура, дура, а понимает.