Филип Дик. Я жив, это вы умерли - Эмманюэль Каррер Страница 30

Сталкиваясь с этой тайной «перемещения» каждый раз, когда они принимали дэ-лисс, колонисты разделились на «верующих» и «неверующих». Последние считали кукол всего лишь символическим изображением мира, из которого они были изгнаны, а идентификацию с Пэт или Уолтом — иллюзией, помогающей им перенести этот удар судьбы. «Верующие» же, напротив, считали реальностью тот священный момент, в который миниатюрные элементы кукол и прилагаемых к ним комплектов перестают изображать Землю, чтобы стать Землей.

А что евхаристия, является ли она всего лишь обрядом или же действительно вызывает реальное присутствие Спасителя? Несколькими неделями ранее Дик счел бы этот вопрос предлогом для занятного спора, разграничительной линией между двумя различными мировоззрениями. Но этой зимой он с содроганием задавал себе другой вопрос: что было бы, окажись реальное настоящее настоящим того существа, которое он видел в небе и наличие которого там не любил слишком часто проверять?

«Кто ест мою плоть и пьет мою кровь, останется во мне и я в нем» (Евангелие от Иоанна, 6:56). А вот случится ли то же самое с теми, кто, не желая ничего дурного, съедят плоть и выпьют кровь Палмера Элдрича?

В рассказах Лавкрафта, которые Филип Дик в детстве читал запоем (и которые, как мне нравится думать, определили его призвание, поскольку именно так произошло со мной самим), речь постоянно идет о столь ужасных вещах, что автор отказывается их описывать. Среди многочисленных эпитетов, которые Лавкрафт традиционно употребляет, чтобы оправдать эту напыщенную и в то же время эффективную отговорку, есть один, более выразительный, чем обязательные eerie мрачный, uncanny сверхъестественный и hideous ужасный: это эпитет eldritch жуткий. В глазах Дика это прилагательное воплощало в себе то, что Фрейд вкладывал в слово unheimlich, зловещий, однако в то же время к этому добавляется еще оттенок паники. Было в этом эпитете что-то неискреннее, коварное, притворно знакомое, но таилось в нем также и неистовство, ужас, который заставляет кричать, чтобы проснуться; однако хуже всего то, что вы уже проснулись, но спасения нет: вы здесь, внутри комнаты.

Дик знал, начиная эту книгу, куда он в конце концов придет. Но он боялся туда идти, ужасно боялся. Между Рождеством и Новым годом он написал сто первых страниц: описал место действия на Марсе, норы колонистов, куклу Пэт, наркотик дэ-лисс. Дик поставил во главе предприятия по производству игрушек и наркоторговли, которую они прикрывают, симпатичного разбойника по имени Лео Булеро, а ему в помощники дал некоего Барни Майерсона, жуткого меланхолика, склонного к самобичеванию и вечно сожалеющего о том, что в решающий момент на жизненном перекрестке свернул не в ту сторону. Дик вполне мог бы на этом и остановиться, сыграть на этих двух персонажах. Благодаря парадоксам, вызываемым «перемещением», у него совершенно точно было достаточно материала для романа. Но он также распустил повсюду тревожные слухи о возвращении Палмера Элдрича.

Палмер Элдрич был авантюристом, который десять лет назад отправился в систему Прокс и о котором больше никто ничего не слышал. Его считали мертвым или даже хуже, зомби. И вот появились свидетели, которые говорили, что видели его, что Палмер Элдрич вернулся. Его можно было опознать по трем протезам: искусственной руке, сияющим металлическим зубам и по маленьким щелям-бойницам вместо глаз, снабженным панорамными камерами. Из своего путешествия за пределы известных миров Элдрич — или, как окружающие не замедлили заподозрить, некто занявший его место, — привез новый наркотик, призванный заменить старый добрый дэ-лисс. Этот наркотик, он называется ка-присс, Элдрич его распространяет под рекламным лозунгом: «Бог обещает вечную жизнь, а мы ее раздаем».

На десятый день Дик написал сцену, в которой Лео Булеро прибывает на Луну, чтобы встретиться там с Палмером Элдричем. Он собирается, вот наивный, заключить с ним торговое соглашение. Дик встает из-за машинки, так как уже пора ужинать, зная, что он заставит своего героя попробовать ка-присс, когда он вновь сядет за нее. Ложась спать, Фил спросил себя, что будет, если он вдруг ночью внезапно умрет, как Элдрич выпутается без него. Но он не умер, он в ту ночь даже не заснул. Потихоньку встал, чтобы дописать. В ванной, прежде чем открыть шкафчик, в котором хранились лекарства, Филип долго разглядывал себя в зеркале, чтобы вспомнить позднее свое лицо. Затем он оделся и вышел. Когда Фил направлялся к домику, на лугу едва слышно заржала лошадь и подошла к изгороди. От ее влажной морды поднимался пар. Он погладил ее, затем ушел в ночь. Филип двигался с некоторым оцепенением. К нему вернулись обрывки детского сна, в котором он строил тобогган, карабкался наверх по ступеням, и вот наступал момент, когда нужно было скатиться вниз, слететь, спуститься все быстрее и быстрее по беззвездному небу, там внизу его ждал Палмер Элдрич, чтобы сожрать.

Лео сидел на стуле в пустой комнате с белыми стенами. Из чемодана, стоявшего рядом с ним, доносился голос Элдрича, объявляющего о своем намерении завоевать Солнечную систему, но особым, доселе небывалым способом. Лео усмехнулся. Он пришел побеседовать о делах, посмотреть, есть ли возможность договориться или же придется сражаться насмерть против конкуренции этого внеземного страшилища-мутанта. Он занервничал.

И тут вдруг комната сверкнула ему в лицо.

Лео обнаружил, что находится на покрытом травой склоне. Рядом с ним маленькая девочка играет, запуская волчок. Все нормально и одновременно странно. Атмосфера примерно такая же, как в «Алисе в Стране чудес», но нет, здесь что-то другое, гораздо более неприятное.

Элдрич.

Каким-то очевидным, но необъяснимым образом эта маленькая девочка была Элдричем. И трава на газоне была Элдричем. Волчок, воздух, который Лео вдыхал, были наполнены Элдричем. Тогда Лео понял, что он «там, куда отправляются, приняв ка-присс», который его, должно быть, заставили проглотить без его ведома. Возможно, в той самой и пустой комнате с белыми стенами, куда его заточили на Луне. Но, может быть, эта пустая комната с белыми стенами уже была частью галлюцинации. Неужели все началось еще до того, как он высадился на Луне? Или еще раньше? Ведь нет такого момента, когда ничто не свидетельствовало о том, что это уже не началось и что Элдрич не развлекался, заставляя Лео верить, что тот живет своей собственной жизнью в нормальном мире, как жестокий рыбак позволяет поплескаться рыбе, которую он подцепил на крючок, прежде чем резким движением выдернуть ее из воды. Именно это Элдрич и делал. Он явился сам, со своими тремя протезами, на перекресток лабиринта, куда заманил Лео, и очень вежливо, как рыбак, излагающий рыбе золотые правила ловли на удочку, объяснил ему в деталях преимущества «аутентичного продукта», по отношению к которому дэ-лисс был всего лишь заменителем.

— Прежде всего, когда мы вернемся в наше прежнее тело, — вы, пожалуйста, обратите внимание на употребление слова прежнее, которое ни в коем случае не применимо к дэ-лисс — вы убедитесь, что время не изменилось ни на секунду. Мы могли бы оставаться здесь пятьдесят лет, и все равно ничего бы не изменилось. Мы бы обнаружили себя на Луне, как будто бы ничего не произошло; сторонний наблюдатель, находящийся рядом с нашими телами в этот момент, был бы неспособен обнаружить малейший признак потери сознания.