Воспоминания - Давид Фонкинос Страница 30

От моего детства меня отделяло не так много лет, но, лежа ночью на гостиничной кровати, я принялся вспоминать моих товарищей по начальной школе. Помню, как мы мечтали о времени, когда станем взрослыми: мы решили, что поселимся все вместе в огромной квартире и установим в гостиной электрический бильярд и настольный футбол. Это казалось настолько реальным! Какая-то часть меня до сих пор не понимает, почему мы не осуществили эту мечту, одну из многих, которые сочиняешь себе в детстве и о которых потом забываешь. Я помню, что мы друг другу рассказывали, а вот черты их немного стерлись. Что сталось с этими мальчиками и девочками? Что делают они сейчас, когда я о них думаю? При современных средствах связи разыскать их нетрудно. Но это лишило бы мои воспоминания их наивной прелести. Какими теперь стали Селия Буэ и Сесиль Блешер? Во что превратилась Жюльетта Свобода? Что произошло с героями моего детского мира? Я могу представить себе Ришара Роза спортивным тренером, а Сильви Баллан художником по костюмам в кино. Могу вообразить их в Дижоне или в Нью-Йорке. Теперь я могу вообразить что угодно.

Гостиница была погружена в глубокую тишину. Для человека, чувствительного к звукам, вроде меня, это были идеальные условия для здорового сна. Но заснуть не получалось. Особенно из-за моего ночного расписания: ночами-то я привык работать. Уезжал я в такой спешке, что не подумал прихватить с собой какую-нибудь книжку (серьезное упущение: у меня всегда при себе есть что почитать, пусть даже для двух остановок на метро). Кроме плана эвакуации в случае пожара, читать в номере было нечего. Но не поджигать же матрац ради того, чтобы сделать чтение интересным. Пытаясь заснуть, я решил детально разглядеть убранство комнаты. Будучи весьма скупым, оно поражало количеством вкусовых ляпов. Изуродовать помещение, где всего-то три предмета, — особый вид искусства. Не хватало только картины с коровой. Но ее успешно заменяло изображение курятника начала прошлого века. Впечатляющее произведение, верх безвкусицы. Больше часа я созерцал это творение рук человеческих и могу теперь воспроизвести картину в памяти до мельчайших подробностей. Она так и стоит у меня перед глазами. А может, это и есть красота? Это же гениально — дать курам пропуск в будущее.

40

Воспоминание Алисы Задузки

По случаю своего тридцатилетия Алиса решила съездить в Париж.

Чтобы не отличаться от парижанок, в метро она стоя читала книжку.

В это самое время по улицам Парижа ехал на велосипеде молодой человек, ехал быстро: он опаздывал на важную рабочую встречу. И тут у него соскочила цепь. Нервничая и торопясь, он попытался поставить цепь на место. Встреча была очень важной, опаздывать было нельзя. Но цепь не слушалась. Руки молодого человека были в машинном масле: вот уж день не задался. Рядом оказалось метро, и молодой человек бросился туда, — единственная надежда успеть. Когда он бежал по лестнице, подошел поезд. Прыгая через ступеньку, он успел вскочить в последний вагон.

Впопыхах он толкнул стоявшую у дверей Алису, та уронила книгу. Он извинился, наклонился поднять, протянул книжку и увидел, что испачкал обложку. «Простите, мне очень жаль… Я… грязными руками…» Алиса в ответ расхохоталась: она читала «Грязными руками» Сартра. Увидев обложку, молодой человек тоже засмеялся, а Алиса, остроумная, как все Алисы, сказала: «Какое счастье, что я не „Чуму“ читаю».

41

В ту ночь я много раз просыпался. Все думал о прошлом моей семьи. Оно совершенно перемешалось в моем мозгу с настоящим. Эпохи соединялись, сплетались, образовывали причудливые сплавы. Я уже не знал, сколько мне лет. Пожалуй, мне это даже нравилось. Реальность уходила из-под ног, раздавался звонок телефона, я пугался, вдруг что-нибудь случилось. Это был отец, он звонил сообщить плохие новости. Я хватал телефон и обнаруживал, что мне это приснилось. Я сочинял, грезил наяву, будто писал роман. Только одно в этой ночи, изумлявшей неожиданными превращениями, меня настораживало: ни один женский образ не возникал в моем воспаленном воображении. Мне было горько сознавать, что столь манившая меня женственность ускользала и не являлась даже во сне. Я не знал тогда, что появлению женщин, которым суждено изменить нашу жизнь, предшествует пустота. Я не знал, что эмоциональная пустыня таит в себе обещание. Я ждал рассвета, этой единственной истины, которая была мне доступна, поскольку утро должно было настать в любом случае.

С бабушкой мы встретились за завтраком. Мы были похожи на старую пару, в которой каждый лелеет свои укоренившиеся привычки: бабушка пила чай, я — кофе. В качестве звукового фона откуда-то доносилась смутно различимая музыка, нечто среднее между Барбарой и ABBA. Я выпил несколько чашек в надежде проснуться.

— Какой замечательный завтрак, — сказала бабушка.

— Да? Ты находишь?

Бабушке все казалось замечательным в то утро. Лучшие моменты жизни — это те, когда тебе безразлично, что ты ешь. Я бы сказал, что хлеб имел в то утро вкус возвращения в детство. Но я помалкивал, радуясь ее хорошему настроению. Мы решили отправиться на поиски этой самой Алисы, единственной, кто не канул в просторах географии. Я предложил сначала позвонить, но бабушка считала, что лучше свалиться как снег на голову. Сюрприз так сюрприз. Погода по-прежнему стояла чудесная: то ли лето было в тот год упрямое, то ли осень робкая. Кто их разберет, эти времена года.

Добираться было недалеко. Я предложил поехать на машине, но бабушка пожелала идти пешком. Мы побрели вдоль прибрежных утесов. В какой-то момент, потрясенные зрелищем, мы невольно остановились. Берег обрывался вниз так резко, что дух захватывало. Это ощущение края света спровоцировало немало самоубийств. Но мне казалось странным хотеть смерти лицом к лицу с морем, лицом к лицу с такой величественной красотой. Открывающаяся перед нами даль обязывала нас жить. Некоторое время мы стояли молча, завороженные необъятностью горизонта.

Я постучал в дверь. Нам открыла женщина лет пятидесяти, дочь Алисы. Каждое утро она приходила ухаживать за матерью. Мы объяснили, кто мы такие. Женщина не могла поверить своим ушам.

— Невероятно! Значит, вы… вы учились с мамой в одном классе?..

— Совершенно верно.

— Ой-ой-ой… Какая жалость!

— Жалость? Почему жалость?

— Дело в том, что у мамы… не очень хорошо с головой… В общем, если называть вещи своими именами, она выжила из ума.

— Мы вам очень сочувствуем, — сказал я, чтобы заполнить неловкое молчание.

— У нее болезнь Альцгеймера. Это теперь частое явление, и вроде бы люди понимают, о чем речь, но пока не примеришь на себя, не поймешь, что это такое. Просто однажды ваша мама перестает вас узнавать.

Что тут скажешь? Приятного сюрприза из нашей затеи не вышло. Дочь Алисы продолжала:

— Она вообще никого не узнает. Меня она принимает то за домработницу, то за свою собственную мать.

За кого-то она примет нас? По длинному-предлинному коридору мы прошли в комнату старушки — как будто перешли из одного мира в другой. Прежде чем открыть дверь, ее дочь тихонько постучала. Алису мы застали перед большим, обрамленным лампочками зеркалом. Она расчесывала щеткой волосы. Странное это было зрелище. Такие зеркала бывают в уборных у балерин. Она увидела наше отражение и обернулась, ничего не говоря.