Каиново колено - Василий Дворцов Страница 30

— Бедняжечка. Папа-то хитрый, у него таблеточки есть специальные. Американские. Лежите, я для вас одну добуду.

Пока она добывала, Сергей успел натянуть брюки, носки, и окончательно обессилеть. Яна как завороженная смотрела на шрам, а он не мог даже прикрыться. А шрам-то, между прочим, от американской мины. Таблетка как живая подпрыгивала в стакане, испуская шипящие пузырьки. И уже от одного только вида этих пузырьков становилось легче. Неужели они тоже столько пьют? Иначе как бы до такого додумались? Это вам не огуречный рассол с пивом.

— А вы читали «Рукопись, найденную в Сарагосе»? И как, вам книга понравилась? Я так просто тащусь: столько информации. А как вы относитесь к оккультике? Верите в реинкорнацию?

Желудок, по крайней мере, стало отпускать. И в голове не такое эхо. Похоже, что он сегодня опять выживет. Да здравствуют прогресс, цивилизация и изобретательство!

— Слушай, а зубную щетку ты мне не добудешь?

— Добуду. Папа запасливый.

На кухне грязной посуды не убавилось. Восемь человек за три дня использовали все, что нашли. А бутылки и окурки так просто повсюду. На полу, на подоконнике, в пенале. Твари же эти журналисты. Шакалы. Кочевники. Проститутки. И убийцы. Рылами бы их натыкать в этот их срач. Сергей был абсолютно солидарен с жарившим свежекупленные яйца Питером. Душ, кофе и сигарета — что еще можно пожелать в такую пору? Только яишницу.

— Я им так и сказал: вот лежит каратист и ветеран. Досчитаем до десяти, и он, блин, начнет вас убивать. Представляешь? Я сказал им, что ты уже многих убил, и сегодня их имена тоже появятся в вечерней милицейской статистике. И начал считать: десять, девять, восемь… Только тогда стали выметаться. Скоты.

Дальше следовал план на день. До пяти вечера каждый волен в личных хлопотах, а в шесть в любимом Доме актера премьера. Это в обязательном порядке: «Гамлет» в куклах исполняется впервые! Причем и куклы задействованы самые разные. И марионетки, и паркетные. И даже манекены. Питер за месяц собрал обалденную команду: актеры, музыканты, циркачи. Будет, кстати, и Феликс. Сергей даже глазом не повел. Будет, так будет. Такой «левой» постановки старушка Москва еще не видывала. Среди публики поприсутствуют и американцы. Тоже журналисты, но, конечно же, не такое быдло, как наши. Если Сергею плохо или, наоборот, хорошо, он может никуда не ходить, а просто выспаться, вылежаться. Библиотеку посмотреть. Питеру так даже спокойнее будет отлучиться. Тем более, если вдруг да вздумают вернуться женушкины фроинды. Такое еще очень даже возможно. И им сразу нужно бить в рыло. С порога, блин.

Библиотека была на ять. И много книг с ятями. Почему Питер не владел языком? Сестры-то выучили. Да, но поэтому они и не главные. Добрая четверть этого многотысячного собрания была на французском, немецком и английском. Конечно, это все касалось в основном музыки. Словари, биографии, учебники, клавиры и партитуры. А сколько альбомов! От Луксора до Дали. Он переходил из комнаты в комнату, от шкафа к шкафу, и все никак не мог выбрать то, с чем можно было бы поваляться. Клад, просто клад. Эх, тут бы взять, да затонуть на полгода. Что можно за день выудить?.. Янка, которой было приказано мыть, мыть и мыть, то и дело почти бесшумно появлялась за спиной, и, плотно прижимаясь цыплячьей грудкой к плечу, указывала все новые и новые жемчужины: «Это прижизненное издание „Утешения“ Листа… А это с дарственным автографом самого Шнитке».

После четвертого или пятого такого, как бы все ненароком, но совсем уж не детсадовского прижимания, Сергей вышел за сигаретами. Воскресенье, ближайший киоск закрыт. А, кстати, какая чудесная погода. За эти три московских, после сдачи ленты минскому худсовету, отходных дня, он, кажется, ни разу не посмотрел на небо. Нечаев везде таскал его с собой, не отпуская ни на минуту. И с кем они за это время только не пили. И с медиками, и с географами. И с какими-то биофизиками. А по ночам, под самые утра, с тоже жившими в Серебряном бору гастролершами из Пермской оперы. Но только уперто не с киношниками. Такой вот отдых от плотного профессионального общения. С трудом протолкнул дверь в пустую булочную. Застоявшийся запах выпечки и застекленная пустота прилавков. Пухленькая, вся из себя задумчивая дурнушка отложила книжку и стала медленно распаковывать блок «Аэрофлота». Сергей, вывернув голову, прочитал: «И. С. Тургенев. „Первая любовь“». Надо же… Надо же, как сегодня тепло, спину просто припекает. Китай-город не суетливое место. Особенно в выходные. Конторы, конторы — все сегодня мертво. Асфальт аж мягкий. Руки за спину, грудь вперед, пройтись, что ли, под завистливые косящие взгляды торчащих повсюду, распаренных полуденным солнцем дежурных. Так ли он гулял здесь в прошлые разы? Ладно, Москва, он все равно тебя одолеет. Не получилось с первого раза, получится со второго. Не с востока, так с запада. Главное — здоровье.

Яна ждала у входа: позвонил Питер, он уже не заедет: со светом полный абзац, и костюмы до сих пор не подвезли, пусть они добираются сами. Глаз обиженный, накрашена как панк, посуда, естественно, недомыта. Что ж, едем, так едем. Какое метро? — он при деньгах, сейчас тачку поймаем.

Амфитеатр получился из натасканных откуда-то закрытых холстом театральных станков, различных стульев и низеньких скамеечек. Три уровня человек на сто. С противоположной стороны два сдвинутых стола, ширма, завешанная таким знакомым с утра гобеленом, полдюжины зафильтрованных фонарей на треногах. И разнокалиберные мешки, наверно с куклами. Чуть в сторонке — стулья для оркестра, там уже расчехляли огромный пошарпанный контрабас. Окна зала плотно завешены, серовато-фиолетовый полумрак. Все входят почему-то вдохновенно торжественно, здороваются шепотом, садятся от заднего ряда. Ну, да, спектакль-то полуподпольный. Дирекция не запретила, но как бы и «не в курсе, что тут будет». Просто так: закрытый показ лабораторной постановки для участников зонального семинара театроведов и критиков Нечерноземья. А что им покажут? Ну, тут уж никто не ответственен. И не повинен, если что… Сергей лишнего задержался в кабинете у Лили, им пришлось моститься на скамеечке скраю. Неудобно, твердо. Неужели будут играть всю пьесу целиком? Без сокращений? Кукольники ведь, могли бы и упустить немного. Покосился: длиннющие же у Лильки ноги, коленки тонкие, в светлом пушке. В честь разошедшегося лета без колготок. Ну почему она на мужиков не глядит? Лиля глядела на сцену. А ему это все заранее пофиг. Что можно еще увидеть в очередном «левом» «Гамлете»? — подавленные сексуальные влечения инфантильной девушки? Садизм отца, мазохизм сына, эдипов комплекс матери… Все это дерьмо уже слышано-переслышано. Пока жили на натурных съемках в вагончиках, каких только чудиков к ним не заезжало. Хорошо: лето, природа, кормежка с массовкой. Почему бы московской богеме не отдохнуть под Могилевым? Только вот местные крестьяне не понимали, что нудизм — это философия духовной свободы. И, бывало, били.

Так оно тут и оказалось. Все по дедушке Фрейду. Только добавлялась жанровая специфика: всеобщее раздвоение личности героев демонстрировалось через различие действий паркетных кукол и их кукловодов. В эти самые моменты раздвоения, кукла передавалась третьему лицу, отчего-то в пластиковой маске хоккейного вратаря, и пока актриса от имени Офелии покорным шепотом беседовала с Полонием, обозначающая ее воспаленное похотью тело кукла до тошноты натуралистично ласкалась к вялой кукле принца. И так далее. Задница от скамейки одеревенела до мурашек, а когда Сергей понял, что и антракта на перекур не будет, он затосковал окончательно. Оркестрик, тоже скрывавший лица под монашескими капюшонами, наигрывал то «Зеленые рукава», то бернстайновские мелодии. Сцену с представлением об отравлении разыграли два клоуна и… жонглериха? Или как сказать? Жонглерка? Жонглерица?.. Короче, только сидя в Фуфе, пардон, Уфе, под портретом народного героя Салавата Юлаева, за длинными зимними вьюгами можно насобирать в одно место столько рутинной мути. Тупо и провинциально. Что тут такого, чего бы «старушка Москва не видела?» Очень даже джентльменский набор. Он теперь в каждом спектакле присутствует: один половой акт, одно испражнение, три зонга и два намека на эмиграцию… Все, кажется он больше не встанет. Полная ягодичная анемия. Даже мурашки уже не бегали. Сам виноват. Пришел бы пораньше — сидел бы на стуле. Кстати, может быть и рядом с Тереховой. А не с этим целлулоидным манекеном. Делая вид, что придремывает, прижался к Лильке плотней: так хоть бы один мускул дернулся. Скука. Чего только не приходится терпеть ради тусовок… Немного оживился, когда из разрезанного с помощью ножниц живота Полония Гамлет стал вынимать вареную лапшу и вешать на уши Гертруды. Хороший образ. Нужно будет потом похвалить Питера.