Человек, который хотел выпить море - Пэн Буйокас Страница 30

Ощущение полета было таким восхитительным, что освободило его из плена воспоминаний, и он упивался им, как в незапамятные времена, когда умел парить выше самых высоких зданий и проплывал над ними каждую ночь, ныряя и покачиваясь в воздухе, совершая петли и повороты, вращаясь и кувыркаясь в бесконечном пространстве между своей детской кроваткой и звездами Млечного Пути.

Лукас настолько опьянел от восторга, что когда увидел впереди яркий свет, то решил, что это свет в конце туннеля, о котором был столько наслышан. Но не отпрянул назад от жуткой перспективы конца, а, наоборот, устремился вперед, спеша раствориться в вечности.

Но вскоре он обнаружил, что свет струился из окна, большого окна его ресторана. Как и каждую ночь перед закрытием, стулья были аккуратно перевернуты на столы, а пол подметен и вымыт. Оставалось только выключить свет.

Лукас задержался у окна и заглянул в него, желая узнать, кто сегодня дежурит, и увидел жену. Первым его побуждением было поскорее улететь, чтобы чувство сожаления, утихшее во время полета, снова не затуманило ум и не отяготило тело. Но лицо Иоланды было таким горестным, а выражение опухших глаз таким страдальческим, что ее боль отозвалась в его сердце. Нет, сказал он себе, невозможно бросить ее в таком отчаянии, а самому лететь к прекрасной незнакомке, чтобы сделать ту счастливой. Он должен сказать жене, как сожалеет, что причинил ей и дочери горе. Объяснить, что все это – нелепая ошибка, а никакое не самоубийство. Что он постарается насколько возможно искупить свою вину в смерти Алекса. И что всегда будет ее любить. Да, он обязан сказать ей все это.

И Лукас опустился на тротуар перед окном. Иоланда повернулась к окну и посмотрела в темноту, словно почувствовала его присутствие.

Лукас достал из кармана вторую свечу и сказал:

– Я принес тебе подарок. Если я стану являться тебе в снах, зажигай ее. Хотя не думаю, что стану. Мертвым не следует тревожить тех, кого они любят. Из жалости к ним они должны оставаться мертвыми. Но трудно сказать, что случится со мной после смерти.

Лицо Иоланды не дрогнуло. Она не отрывала глаз от лица мужа, словно его подарок был нисколько ей не интересен.

– Мой дорогой, мой любимый, – проговорила она.

Счастье переполнило сердце Лукаса. Она все еще любила его!

– Я знаю, ты меня слышишь, – продолжала Иоланда. – А вот услышу ли я снова твой прекрасный голос? Если нет, зачем мне жить без тебя? Как-то я уже говорила тебе это, помнишь? Ты тогда засмеялся, может быть, ты и сейчас смеешься. Но на этот раз ты убедишься, что те слова шли от сердца. Если я больше не услышу твой изумительный голос, то пойму, что тебя нет на этом свете. Но тогда я приду к тебе, где бы ты ни был.

Лукасу сейчас было вовсе не до смеха.

– Не делай глупостей! – крикнул он. – У тебя столько всего, для чего стоит жить! Если ты умрешь, кто же расскажет моему внуку, каким я был на самом деле? Уж конечно, не наша дочь.

Иоланда продолжала смотреть на него, но ее лицо не меняло выражения. Лукас решил, что она видит его, но не слышит сквозь толстое стекло. Он направился к двери, взялся за щеколду и попытался отворить ее, и тут сработала сигнализация.

– Что такое? – воскликнула Иоланда, всматриваясь в темноту за окном. – Что происходит?

Чертыхнувшись, Лукас пошарил в кармане. Но ключи остались в машине, ведь он включал зажигание.

– Мы его теряем! – воскликнул сдавленный голос позади. Он оглянулся и увидел, что к нему бежит Зефира, а за ней двое мужчин в белом, катившие странный аппарат на колесах.

– Остановите его! – крикнула она мужчинам. – Если он войдет в дверь, мы потеряем его навсегда.

Пытаясь не поддаться панике, Лукас со всей силы налег на дверь, крича Иоланде, чтобы она его впустила. Но Иоланда продолжала стоять на месте, смотрела в окно на Зефиру и мужчин и повторяла только: «Боже мой, боже мой!»

Зефира и непонятные мужчины уже совсем близко подбежали к Лукасу, и спастись он мог, только снова взлетев.

– Вернись! – крикнула Зефира. – Слышишь? Ты трус! Спускайся вниз!

Мужчины бросили свою машинку и ухватили Лукаса за ноги. Застрявший на взлете, Лукас швырнул в них свечу, рванулся вправо, влево, пытаясь высвободить ноги, но все было тщетно.

– Вот теперь ты мой! – взвизгнула Зефира. – Мой!

Из губ Иоланды вырвался протяжный вопль. Лукас увидел, как она закрыла лицо руками. «Зефира все лжет, – хотел крикнуть Лукас, – никогда я ей не принадлежал». Но тут рядом с матерью появилась дочь и крепко взяла ее за плечи, словно желая оградить от недостойного супруга и утешить. А мрачный взгляд, который она послала отцу, был полон такой ненависти и невыразимого укора, что вытянул из него всю душу, и он рухнул вниз, словно жизнь окончательно покинула его.