Отрубленная голова - Айрис Мердок Страница 30

— Кто это?

— Это Мартин, — откликнулся я. Мой голос прозвучал глухо, будто я говорил в пещере. И добавил: — Я принес вино.

— Входи и присоединяйся к нам, — донесся до меня голос Антонии.

— Вы уже легли? — спросил я. — Простите, что пришел так поздно.

— Нет, не поздно, — возразил мне Палмер. — Входи. Знаешь, достань три бокала и бутылку. Нам очень нужно повидаться с тобой.

Я нашел три бокала, взял бутылку Шато Лориоль и стал подниматься по лестнице. Я еще ни разу не был наверху в доме Палмера.

— Мы здесь, — сказала Антония. Из-за открытой двери лился поток ярко-золотого света. Я задержался у порога.

Прямо напротив двери стояла огромная двуспальная кровать. Ее белое изголовье было украшено позолоченными розами. Белоснежные простыни откинуты. Две лампы, водруженные на высокие, резные и тоже позолоченные канделябры, отбрасывали мягкий свет по обе стороны. На белый индийский ковер набросаны розовые персидские коврики. Я вошел.

Палмер сидел на краю кровати. Он был в кремовом вышитом халате из китайского шелка, надетом явно на голое тело. Антония стояла рядом с ним, завернувшись в хорошо знакомый мне вишнево-красный шерстяной халат. Я закрыл дверь.

— Как это мило, что ты принес вино! — воскликнула Антония. — У тебя все в порядке?

— У меня все прекрасно, — ответил я.

— Давай отбросим излишние церемонии, — предложил Палмер. — Я люблю пирушки в спальне. Я так рад, что ты пришел! Ждал тебя весь вечер.

Дорогой мой, здесь нет штопора. Тебе не трудно сходить за ним, Мартин?

— Я всегда ношу с собой штопор, — отозвался я. Достал его и откупорил бутылку.

— Боюсь, что мы попираем все твои правила, заметил Палмер. — Ты не возражаешь, если мы выпьем его холодным? Налей в бокалы, а оставшееся вино подогрей у огня.

Я поставил бокалы на столик из розового мрамора рядом с дверью и наполнил их. Потом осторожно пристроил бутылку поближе к электронагревателю, расположенному в низу стены. Перед моими глазами мелькнул бледно-желтый орнамент на атласных обоях. Я вернулся к столику.

Антония забралась на кровать и ползком передвинулась на другую сторону, держась за плечо Палмера. Она села, подобрав под себя ноги и плотнее укутавшись в красный халат. Ее волосы, прежде скрытые поднятым воротником, теперь рассыпались и упали на плечи тяжелыми волнистыми прядями цвета тусклого золота. Без косметики она выглядела старше, бледнее, но ее лицо сделалось более нежным, и живым, каким-то материнским, особенно когда она устремила на меня взгляд своих карих глаз. Она слегка улыбалась, но ее большой подвижный рот сохранял, четкость линий. Палмер сидел напротив нее, спокойный, отдохнувший, на редкость вылощенный и сверкающий чистотой. Он опустил небольшую голову и в своем вышитом халате стал похож на какого-то царствующего недолгий срок, но могущественного императора с византийской мозаики. Он сел нога на ногу — длинные, стройные и очень белые ноги, поросшие черными волосами, показались из распахнувшегося халата. Ноги у него были босые.

— Apec и Афродита, — произнес я.

— Но ты, Мартин, как полагаю, не Гефест? — откликнулся Палмер.

Я пододвинулся и протянул им бокалы с вином, сперва Палмеру, потом Антонии.

— Похоже, это мое высшее достижение, — признался я.

— Ты и так очень многого достиг, — похвалил меня Палмер. — И мы любим тебя за это. Ты уже поднялся на вершину.

— Значит, потом последует спуск, — заметил я.

— Лучше назовем его горным плато, — уточнила Антония. — Люди живут на горных плато.

— Только те, кто хорошо переносит высоту, — сказал я, поднял свой бокал и осушил его. Вино было холодным, с горьковатым привкусом. Меня смущало голое тело Палмера под шелковым халатом.

— Антония рассказала мне о вашем разговоре, — начал Палмер. — Я почувствовал ревность оттого, что не был с вами. Но этим утром меня ждали мои пациенты. Думаю, что ты поступил весьма разумно. Тебе необходим полный отдых. Ты уже решил, куда поедешь?

— Я передумал, — ответил я. — Наверное, в конце концов никуда не поеду.

Палмер и Антония переглянулись.

— Дорогой, по-моему, ты должен поехать, — самым своим сладким голосом обратилась ко мне Антония. — Поверь мне, поверь нам, для тебя это самое лучшее.

— Как странно, — отозвался я. — Вот я здесь, принес вам вино в постель. А вместо этого должен был бы убить вас обоих.

— Мартин, дорогой, ты пьян, — воскликнула Антония. — Может быть, вызвать такси, чтобы тебя довезли до дома?

— Не беспокойтесь, — проговорил я. — Я на машине.

Я встал, нагнулся за бутылкой кларета, желая налить себе еще. Но каким-то образом зацепился за нее ногой, и она беззвучно опрокинулась. Большое красное пятно расплылось по белому ковру.

— Проклятие! — выругался я.

— Не волнуйся, мой дорогой, — сказала Антония. — Оно отойдет.

Она вскочила и вышла через белую дверь в ванную. А уже через минуту, согнувшись, вытирала ковер у моих ног, промывая его водой из кувшина. Пятно побледнело и сделалось светло-розовым.

— А если не отойдет, мы постелем на него коврик, — успокоил меня Палмер. — Я запрещаю тебе даже думать об этом, Мартин. Но, дорогой мой друг, сможешь ли ты добраться до дома? Не подвезти ли тебя? — Он сидел, улыбался и покачивал босой ногой.

— Нет, конечно, нет, — отказался я. — Со мной все в порядке. Мне страшно жаль, что я испортил ковер. Мне сейчас лучше уйти. Я оставил в холле ящик с вином. Там для него подходящее место?

— Если ты не возражаешь, его неплохо бы отнести в подвал, — посоветовал мне Палмер. — Распаковывать не надо, просто оставь его там. Наша служанка появляется в совершенно невообразимое время, а кроме нее — мальчишки-почтальоны, продавцы молока и другие загадочные личности. Они приходят и уходят, когда мы с Антонией еще спим, и лучше убрать ящик из холла. Это будет очень любезно с твоей стороны.

— Мне страшно жаль, — повторил я и поглядел на Антонию, которая продолжала отмывать ковер.

Она быстро поднялась и поцеловала меня в щеку.

— Не расстраивайся. Правда, Андерсон, ему нечего расстраиваться? Обещаешь?

— Обещаю, — сказал я, сконфуженно засмеялся и двинулся к двери.

Антония снова села на кровать, и они оба наблюдали за моим уходом. Свет от ламп в канделябрах отбрасывал нимб вокруг ее золотистых волос и его серебряных. Они следили за мной с улыбкой — она с бесконечно мягкой и нежной, а он — с самоуверенной, открытой, ослепительной. На фоне белой постели их плечи соприкасались, и они смотрели на меня, озаренные белым и золотистым светом. Я закрыл дверь, как закрывают крышку драгоценного ковчега или створки великолепного триптиха. Свет остался за дверью.