Дочь циркача - Юстейн Гордер Страница 30

Чтобы рационализировать свою «Помощь писателям», я разработал «Десять советов тому, кто хочет стать писателем». Я не школьный учитель. И считаю ниже своего достоинства постоянно повторять одно и то же. Уж лучше сунуть стандартное руководство тем клиентам, которые явно в нем нуждаются. Это тоже входило в наш акт доверия. Я объяснял клиенту, что десять советов адресованы только ему и что он — или она — не должны размахивать этим сугубо личным посланием в университете или на улице Карла Юхана. Письмо не называлось «Десять советом тому, кто хочет стать писателем», а начиналось словами: «Дорогой Андерс» или «Дорогая Анне-Лиза».

Принимая на себя ответственность и духовное руководство даже над теми, кто не имел никаких шансов стать в будущем писателем, я должен был тем не менее соблюдать известную осторожность. У многих молодых людей следовало письмо изъять. По этой причине я разработал «Десять советов тому, кто предпочел не становиться писателем». Сей выбор тоже заслуживал уважения. Я и сам его сделал. Первый пункт начинался так: На земном шаре можно жить полноценной жизнью и не будучи писателем. Ты не первый, кто должен найти себе какую-нибудь другую профессию.

Я никогда не пытался втереться в доверие к крупным писателям. Если им не о чем писать, они делают что-нибудь другое, может быть, колют дрова. Крупный писатель никогда не ищет, о чем ему писать, он пишет тогда, когда должен. Я отнюдь не крупный писатель. Я постоянно вынужден напрягать мысли и потому обречен смириться с некой формой духовного недержания, но я никогда не испытывал потребности написать роман. И, если на то пошло, никогда не колол дров.

Когда мне предстояло завербовать нового покупателя, я всегда действовал с большой осторожностью. Я не должен был заходить далеко и с ходу выкладывать, что намерен продать ему литературную идею, следовало оставить пути к отступлению и забрать свой товар обратно раньше, чем другая сторона сообразит, что речь идет о купле-продаже. Я мог, как кошка, мгновенно вильнуть в сторону и представить все таким образом, будто только интересовался мнением собеседника о том, над чем в настоящее время работаю. Спроси я у него: «Купишь это?», мне было бы уже не вывернуться, а так я только спрашивал, нравится ли ему то, что я дал прочитать. Не один раз мне приходилось сидеть и выслушивать комментарии «опытного» литератора. Это было унизительно.

Я умел ходить вокруг да около. Это искусство я довел до совершенства еще в то время, когда знакомился с девушками и приглашал их в театр или в кино. Ходить кругом да около в некотором роде театральный этюд, а еще это можно сравнить с хождением по канату без страховочной сетки. Падать порой было высоковато, зато это давало великолепную возможность для тренировки творческих способностей.

Редко, но все-таки случалось, что от моих услуг отказывались уже после того, как они были представлены надлежащим образом. Одни удивленно поднимали брови, другие отрицательно качали головой, третьи бурно протестовали. Они отказывались не потому, что им не нравилось предложенное, скорее, напротив, думаю, это им как раз очень нравилось, они понимали ценность того, что легко могло оказаться в их распоряжении. Я видел, как они боролись с искушением. Секунду или две это доставляло мне удовольствие. Но в будущем такие неподкупные авторы могли оказаться серьезной угрозой моему бизнесу. Они оставались непорочны и ничего не потеряли бы, рассказав собратьям по перу о моих предложениях. За некоторыми из них приходилось еще долгое время присматривать — я практиковал и такую форму наблюдения за писателями. Должно быть, именно от них и просочились первые слухи о моей деятельности. По-видимому, эти неподкупные и непорочные и пустили в оборот прозвище Паук. Оно не имело ничего общего со старым куском янтаря, который мы с отцом видели в Геологическом музее. Уже второй раз в жизни я получал это прозвище. Наверное, у меня и в самом деле есть что-то общее с пауком. Он тянет свою паутину из себя. Или, как пишет Ингер Хагеруп,

Чудно родиться пауком.

Чудно весь век ходить с клубком,

Для мошек сеть сплетая.

Но как он может поместить

В своем брюшке паучьем нить

Длиною до Китая? [25]

Не все писатели так поступают. Некоторые подобны муравьям: берут что-то отсюда, что-то оттуда и потом все это, хитро перемешанное, уже считают своим. Критики склонны думать, что почти все писатели относятся к этой категории. Указывая на какое-нибудь произведение, они охотно заявляют, что оно «носит черты» того-то и того-то, «позаимствовано» оттуда-то или «находится в долгу» перед известными авторами и течениями, современными или принадлежащими истории, даже в том случае, если писатель и близко не подходил к названным ими книгам. Критики принимают как данность, что все писатели или столь же эрудированны, или столь же лишены фантазии, как они сами. Похоже, они считают аксиомой, что в творческом сознании больше не возникает оригинальных импульсов, даже в маленьких странах, особенно в нашей. Но есть еще третья группа — начинающие. Сочинители, прибегающие к услугам «Помощи писателям», роятся как пчелы. Они слетаются в розовый сад Паука и сосут нектар, обеспечивая себя сырьем. Однако большинство все-таки дает себе труд переработать взяток. Переваривая розовый нектар, они превращают его в собственный мед.

Некоторые известные уже писатели не могли смириться с мыслью, что я вращаюсь в их среде и, возможно, даю дельные советы их коллегам. Таких я называл пуританами. Я встречал авторов, которые негодовали, что какому-то их коллеге для вдохновения нужно выпить бутылку вина, а другому покурить опиума или даже съездить за границу. Самым страшным многие из них считают, что писатели in spe записываются на литературные курсы. Большинство пишущей братии не кричит на каждом углу, что почерпнуло вдохновение на стороне.

В благоприятные для литературы времена служители этого искусства не жалеют духовных сил, чтобы показать, что другие не доросли до их уровня. В конце семидесятых в писательских конюшнях многих издательств стало весьма тесно, а когда в конюшнях становится тесно, животные начинают кусать друг друга. Если крестьяне производят слишком много масла или зерна, они уничтожают излишки. Если писатели производят слишком много текстов, они уничтожают друг друга.

Конечно, не все мною проданное превратилось в книги, но я принимаю на себя часть ответственности за ту литературную инфляцию, свидетелями которой мы стали в последней четверти прошлого столетия. Говорили, что было издано слишком много книг. И тогда к нам пригласили одного датского критика. Датчанин прочитал все сборники стихов, выпущенные в те годы, и нашел, что ни один из них не дотягивает до приличного уровня. Но проблема не всегда заключалась в том, что издатели выпускали слишком много плохих книг, порой она сводилась к тому, что написано слишком много хороших. Мы принадлежим к поколению пустословов. Мы производим больше культурных ценностей, чем можем переварить.

В последние годы мы почти педантично боремся с граффити на станциях подземки и одновременно тратим миллионы крон на строительство новой национальной библиотеки. Но граффити коснулось также и нашей национальной памяти. Ницше сравнивает человека, объевшегося плодами культуры, со змеей, которая проглотила зайца и дремлет на солнце, не в силах пошевелиться.