Болезнь Портного - Филип Рот Страница 30

Мартышка выходит из ванной в своей коротенькой женской сорочке (у меня вставал член от одного вида Мартышки в этой шелковой, кремового цвета, сорочке), а я тем временем раздеваюсь и сажусь голым на краю постели. Лина ни слова не понимает по-английски, но это лишь обостряло атмосферу этакого сдержанного садизма: мы с Мартышкой могли переговариваться, обмениваться тайнами и делиться планами — а шлюха не понимала ни слова; в свою очередь, Мартышка и шлюха шептались о чем-то по-итальянски, а я понятия не имел, какую интрижку они замышляют… Лина заговорила первой. Мартышка перевела:

— Она говорит, что у тебя очень большой член.

— Готов биться об заклад, что она говорит это каждому клиенту.

Потом они стояли в своем нижнем белье и смотрели на меня — выжидательно. А я сам ждал. Сердце мое бухало в груди как сумасшедшее. Вот оно, пришло: я с двумя женщинами… Что теперь будет? Видите, даже тогда я говорил себе — «Нет!»

— Она спрашивает, — перевела Мартышка вторую фразу шлюхи, — с чего желает начать синьор.

— Синьор, — ответил я, — желает, чтобы она начала с самого начала.

Ах, какой остроумный ответ, какой беззаботный ответ — только мы продолжаем сидеть без движения — голые и не знающие, куда себя девать. В конце концов Мартышка — именно она — решается привести машину греха в действие. Она подползает к Лине (о, Господи, разве мне не хватит одной Мартышки? Разве мне не хватит одной Мартышки для удовлетворения моих желаний? Что я с ними буду делать? Сколько у меня половых органов) и засовывает руку меж ног итальянки. Мы не раз представляли себе эту сцену, мы обсуждали всевозможные варианты на протяжении многих месяцев — вслух! — и тем не менее меня охватывает столбняк при виде исчезающего в пизде Лины среднего пальца Мартышки.

Давайте лучше я опишу вам свое состояние. Боже мой, мне никогда не приходилось столько трудиться! Я едва поспевал! Ты становишься сюда, а я ложусь туда — отлично, теперь она опускается на колени, я встаю сюда, а ты слегка поворачиваешься набок и… и это длилось, доктор, пока я не кончил в третий и последний раз. К тому времени Мартышка лежала на кровати навзничь, я стоял попой кверху, отсвечивая задницей в люстру (и в кинокамеру, мелькнула у меня тогда мысль) — а между нами лежала наша шлюха, которая «кормила» Мартышку грудью. Куда я кончил, в чью дырку — и в какую из дырок, — можно только догадываться. Вполне может статься, что под конец я трахал некую влажную, благовонно-вонючую субстанцию, состоявшую из мокрых итальянских лобковых волос, липкой американской задницы и абсолютно загаженной простыни. Потом я встал, пошел в ванную, и — вы будете счастливы узнать об этом — выблевал весь обед. Мои кишки, мама, — я выблевал их в унитаз. Правда, я хороший мальчик?

Когда я вернулся из ванной, Мартышка с Линой спали, сжав друг дружку в объятиях.

Мартышкины душераздирающие слезы, обвинения и упреки начались немедленно после ухода Лины. Я окунул ее в море греха.

— Я? А не ты ли засунула свой палец в ее пизду, объявив о начале бала? Ты целовала ее в губы…

— Потому что, — кричит Мартышка, — потому что, если я собралась что-то делать, то я делаю это! Но это не означает, что мне нравится это делать!

А потом, доктор, она начинает упрекать меня за то, что я недостаточно времени уделил грудям Лины.

— Ты все время только и говорил, что про груди! Про груди других женщин! Мои для тебя так малы, а у всех остальных женщин мира они такие большие! Вот они, громадные груди — ты заполучил их наконец! И что же? Что ты с ними сделал? Ничего!

— Ну, это ты преувеличиваешь, Мартышка, — просто я не всегда поспеваю за тобой…

— Я не лесбиянка! Не смей называть меня лесбиянкой! Если я и лесбиянка, то это ты сделал меня такой!

— О, Господи, нет…

— Я сделала это ради тебя — да! — а теперь ты же меня и ненавидишь за это!

— Тогда давай больше никогда не повторять этот опыт, хорошо? Ради меня. Если в результате получается весь этот ужас.

Но уже на следующий же вечер мы так разгорячились за ужином в «Раньери» — Мартышка после закуски отлучилась в туалет, как это бывало в ранние дни нашего знакомства, и вернулась оттуда с пальцами, благоухающими пиздой. Я нюхал и целовал их, пока не принесли основное блюдо, — так вот: мы так разгорячились, что, выпив после ужина пару рюмок бренди в «Доуни», опять подобрали Лину, несшую вахту на прежнем месте, и вернулись в отель на второй раунд. Только на этот раз я сам раздел Лину и вскарабкался на нее прежде, чем Мартышка вышла из ванной. Если я собрался что-то делать, то я делаю это! Всегда! И все подряд! И больше никакой блевотины! Ты уже не в Викуахикской школе. И никаким Нью-Джерси здесь даже не пахнет!

Когда Мартышка, выйдя из ванной, увидела, что бал уже начался, она была не совсем в восторге. Мартышка присела на кровать (черты ее показались мне миниатюрнее, чем всегда) и, отвергнув приглашение присоединиться, молча смотрела на нас, пока мы с Линой не кончили. Затем Лина услужливо — очаровашка, ей-Богу! — прильнула к промежности моей длинноногой возлюбленной, но Мартышка отпихнула ее и уселась дуться в кресло у окна. Тогда Лина — персона не слишком чувствительная во всем, ч го касается межличностных отношений, — улеглась рядом со мной и принялась рассказывать о себе.

Отравляли ей жизнь аборты. У Лины был один ребенок, сын, с которым они жили на Монте Марио («в новом красивом доме», — переводила Мартышка). К сожалению, она не могла позволить себе в нынешней ситуации иметь еще детей — «хотя она очень любит их», — и потому не вылезала из абортария. Похоже, единственным применяемым ею противозачаточным средством была спринцовка со спермицидином, от которой толку не было никакого.

Я не мог поверить в то, что она ничего не слышала о вкладышах и противозачаточных пилюлях, и попросил Мартышку рассказать ей о современных средствах контрацепции, и о том, что пользоваться ими очень просто. Мартышка криво усмехнулась моим словам. Шлюха выслушала Мартышку, но отнеслась к ее рассказу скептически. Мне было очень горько сознавать, что Лина так беспечно относится к своему здоровью (я печалился, а она ерошила мне волосы на лобке): чертова католическая церковь, — думалось мне.

Короче говоря, когда в тот через Лина уходила от нас, то в ее сумке помимо моих пятнадцати тысяч лир лежал месячный запас Мартышкиных противозачаточных пилюль — я их просто подарил этой шлюхе.

— Ах, да ты просто Спаситель! — начала орать Мартышка после ухода Лины.

— Послушай, неужели ты хочешь, чтобы она каждую неделю делала аборт? Как так можно?

— Мне плевать, что будет с ней! — в голосе Мартышки появились по-деревенски бабьи интонации. — Она шлюха! И все, что ты хотел — это просто трахнуть ее! Ты не мог дождаться, пока я выйду из ванной, и трахнуть меня! А потом отдал ей мои таблетки!

— Ну и что из этого следует? Что ты хочешь мне этим сказать? Видишь ли, Мартышка, один из талантов, которым ты обделена — это умение рассуждать логически. Ты всегда искренна, но логики в твоих рассуждениях нет никакой.