Ученица. Предать, чтобы обрести себя - Тара Вестовер Страница 3

Я представила, как мама стоит в дверях, всматриваясь в темные горы, а отец подходит к ней и говорит, что они меня не нашли.

Моя сестра Одри наверняка предложит спросить у бабушки, а мама ответит, что бабушка утром уехала в Аризону. Эти слова на мгновение повиснут в воздухе, а потом все поймут, что я сбежала. Я представила лицо отца, прищур его темных глаз и кривящиеся губы. «Думаешь, она сбежала?» – спрашивает он у мамы.

Голос его звучит тихо и скорбно. А потом его заглушают звуки из другого моего воспоминания – сверчки, выстрел, тишина.

Позже я узнала, что это было знаменитое событие – как на Вундед-Ни или в Уэйко. Но когда отец рассказал свою историю впервые, мне казалось, что об этом, кроме нас, не знает никто в мире.

Все началось в конце сезона консервирования, который другие дети обычно называли летом. В теплые месяцы мы всей семьей заготавливали запасы фруктов – отец говорил, что они понадобятся нам в Дни отвращения. Как-то вечером он вернулся домой со свалки встревоженным. За ужином расхаживал по кухне и почти ничего не ел. Сказал, что мы должны все подготовить. Времени осталось мало.

Весь следующий день мы чистили и варили персики. К закату у нас были готовы десятки больших банок, выстроившихся аккуратными рядами. Они еще даже остыть не успели. Отец осмотрел результаты наших трудов, пересчитал банки, шевеля губами, и повернулся к маме:

– Недостаточно.

Вечером отец созвал семейный совет. Мы расселись за кухонным столом – он был широким и длинным, и мы все за ним помещались. Отец сказал, что мы имеем право знать, против чего мы. Сам он сел во главе стола, а мы устроились на скамейках, сколоченных из толстых дубовых досок.

– Недалеко отсюда живет семья, – сказал отец. – Они – борцы за свободу. Они не позволили правительству промывать мозги своим детям в публичных школах, и федералы пришли за ними. – Он глубоко вздохнул. – Федералы окружили дом и держали их там несколько недель. Когда голодный ребенок, совсем малыш, выбрался из дома за едой, федералы его застрелили.

Я посмотрела на братьев. Никогда еще я не видела на лице Люка такого страха.

– Они все еще в доме, – продолжал отец. – Они не зажигают света и ползают по полу, держась подальше от дверей и окон. Не знаю, сколько еды они запасли. Может быть, они умрут от голода, прежде чем федералы их схватят.

Мы молчали. Потом двенадцатилетний Люк спросил, можем ли мы помочь этим людям.

– Нет, – ответил отец. – Никто не может. Они заперты в собственном доме. Но у них есть ружья – вот почему федералы до сих пор их не схватили. – Он сделал паузу и медленно, неловко опустился на низкую скамью. Мне показалось, он постарел буквально на глазах. – Мы не можем помочь им, но можем помочь себе. Когда федералы придут на Олений пик, мы будем готовы.

Вечером отец притащил из подвала стопку старых вещмешков. Он сказал, что это будут наши походные наборы на случай бегства. Весь вечер мы складывали в эти мешки растительные лекарства, средства для очищения воды, кремни и кресала. Отец купил несколько коробок военных пайков, готовых к употреблению. Мы сложили в мешки столько, сколько смогли втиснуть, представляя, как бежим из дома, прячемся за дикими сливами у ручья, а потом съедаем их прямо в лесу. Братья сунули в свои мешки и ружья, но у меня был только маленький нож. И все же, когда все закончилось, мой мешок был размером почти с меня. Я попросила Люка закинуть мешок на полку в моем шкафу, но отец велел положить его пониже, чтобы сразу же схватить в случае необходимости. И я спала в обнимку со своим мешком.

Я тренировалась вскидывать мешок на спину и бежать с ним – мне не хотелось отстать от остальных. Я представляла, как мы бежим среди ночи, чтобы надежно спрятаться на Принцессе. Мне было ясно: гора – наш единственный союзник. К тем, кто ее знает, она будет добра, но для чужаков станет смертельной ловушкой. И мы получим преимущество. Но если в случае появления федералов мы будем прятаться на горе, то зачем консервировать все эти персики? Мы же не сможем взять с собой на гору тысячу тяжелых банок. Или мы забаррикадируемся в доме и будем отстреливаться, питаясь персиками?

Перспектива отстреливаться от федералов казалась весьма возможной. Через несколько дней отец принес домой более десятка военных винтовок, преимущественно самозарядных карабинов. Тонкие серебристые штыки аккуратно прятались под их стволами. Винтовки лежали в узких оловянных ящиках и были покрыты коричневатой смазкой, по консистенции напоминавшей сало. Винтовки нужно было отчистить. Когда все было сделано, мой брат Тайлер взял одну винтовку и завернул ее в черный пластик, обмотав серебристой клейкой лентой. Взвалив сверток на плечо, он пошел вниз по холму, положил его рядом с красным вагоном и начал копать. Когда яма стала достаточно широкой и глубокой, он опустил в нее сверток. Я наблюдала, как он засыпает сверток землей. Мышцы его бугрились от напряжения. Тайлер до скрипа стиснул зубы.

Вскоре после этого отец купил машину для производства пуль из отстрелянных патронов. Он сказал, что теперь мы сможем продержаться дольше. Я подумала о своем вещмешке, поджидавшем меня в постели, о винтовке, закопанной возле вагона. Машина для пуль меня пугала. Она была очень большой. Отец установил ее в подвале дома. Если нас захватят врасплох, у нас не будет времени, чтобы ее вытащить. Мне казалось, что ее стоит закопать рядом с винтовкой.

Мы продолжали консервировать персики. Не помню, сколько дней прошло и сколько банок прибавилось к нашим запасам, а потом отец рассказал нам продолжение истории.

– Рэнди Уивера застрелили, – дрогнувшим голосом сказал он. – Он вышел из дома, чтобы забрать тело сына, и федералы застрелили его.

Я никогда не видела, чтобы отец плакал, но в тот момент слезы струились по его лицу. Он не вытирал их, и они капали с носа прямо на рубашку.

– Жена услышала выстрел и подбежала к окну с ребенком на руках. И тогда прозвучал второй выстрел.

Мама ахнула, прижала одну руку к груди, другую к губам. Я смотрела на старый линолеум и слушала рассказ отца: младенца взяли из рук матери, лицо его было покрыто ее кровью.

До этого момента мне даже хотелось, чтобы федералы пришли. Мне хотелось приключений. Теперь же я ощутила настоящий страх. Я представила, как мои братья прячутся в темноте, нащупывая потными руками курки своих винтовок. Как мама, уставшая и измученная, ползет от окна. Как я сама лежу на полу, прислушиваясь к резкому стрекоту сверчков в поле. А потом я увидела, как мама поднимается и тянется к кухонному столу. Белая вспышка, звук выстрела, и она падает. Я подскакиваю, чтобы поймать ребенка.

Отец так никогда и не рассказал нам, чем все закончилось. У нас не было ни телевизора, ни радио, поэтому он и сам мог не знать развязки. Последнее, что я помню, это его слова:

– В следующий раз они придут за нами.

Эти слова я запомнила навсегда. Я слышала их в стрекоте сверчков, в звуке переливаемого в стеклянную банку персикового джема, в звяканье металла, когда чистили карабины. Я слышала их каждое утро, проходя мимо старого вагона и останавливаясь над заросшей сорняками ямой, где Тайлер зарыл винтовку. Даже когда отец забыл об откровении из книги Исайи и мама снова стала ставить в холодильник пластиковые бутылки с двухпроцентным молоком, я все равно помнила про Уиверов.