Дороги, которым нет конца - Чарльз Мартин Страница 3

Я ехал на юг, снова и снова вспоминая слова мальчика. Зеркало заднего вида ловило мое отражение, подтверждая правду, которую я уже давно старался похоронить. Грязные светлые волосы до плеч. Более темная борода с проблесками седины. Первое впечатление — потрепанный. Другое впечатление — охотник. Определение бездомный тоже не стало бы натяжкой. С годами я научился скрывать шрамы на груди, спине, шее и правом ухе. Когда я находился «под прикрытием», люди более благосклонно ко мне относились. По правде говоря, я и впрямь выглядел немного пугающе. Мой взгляд упал на правую руку, лежавшую на руле. Я выпрямил пальцы, сжал их в кулак и снова разжал. С этим ничего не поделаешь, разве что придется носить перчатку. Некоторые вещи просто нельзя скрыть.

Бензин в моем джипе был на исходе, поэтому я остановился у бензоколонки на окраине города. Воздух был плотно насыщен фоновыми звуками: чавканьем бензина, закачиваемого в бензобаки, шумом двигателей грузовиков на автостраде и низким шуршанием шипованных покрышек. Мужчина и девушка о чем-то спорили у выхода из минимаркета. Трейлер проехал по канализационному люку сначала передним колесом, потом задним. Бульдозер и экскаватор работали в тандеме на автостоянке позади меня. В нескольких кварталах отсюда выла сирена, потом ей начала вторить другая. Дети где-то за моим плечом играли в баскетбол.

В этом смешении шумов трудно было уследить за каким-то отдельным звуком. Например, за комариным писком над площадкой для барбекю. Но каждые несколько секунд шум уменьшался, и сквозь него пробивалась мелодия. Кто-то пел.

Я посмотрел на дорогу и увидел женщину, стоявшую на грязной обочине. Большой палец поднят в воздух. Слишком далеко, чтобы разглядеть ее черты, но я заметил, что она не молода. Обесцвеченные пергидролем светлые волосы, падавшие на лицо из-под красной лыжной шапочки. Небесно-голубая пуховая куртка. Выцветшие джинсы, заправленные в поношенные ковбойские сапоги. У ног лежит рюкзак и футляр для гитары. Немного худая; судя по всему, ей бы не помешал чизбургер.

Я бы не сказал, что ее голос был особенно сильным. В сущности, он казался усталым. Но, так или иначе, он обладал особенностью, которой лишены многие другие голоса: почти безупречным основным тоном, не говоря же о совершенном владении голосовыми связками.

Пока я наблюдал, перед ней остановился ржавый зеленый «Форд» с длинным кузовом и прикрепленным спереди снегоочистителем. Достаточно распространенное зрелище для позднего сентября в Колорадо. Впереди сидели три человека, еще двое сзади. Я видел, как женщина кивнула, подняла рюкзак и гитару и залезла в кузов, продемонстрировав силу, грациозность и незаурядную уверенность в себе. «Форд» покатился в долину в облаках бензиновых выхлопов.

Заблудившись в обрывках воспоминаний о чем-то знакомом, но неопределенном, и пытаясь удержать в голове последние исчезающие ноты, я внезапно вернулся к реальности: бензин лился из бака на мою обувь. На такой высоте воздух разрежен, и внимание бывает трудно сконцентрировать.

Кроме того, я всегда испытывал слабость к женщинам, которые умеют петь.

Я выехал на дорогу, и передо мной открылся один из наиболее великолепных видов, которые можно наблюдать через ветровое стекло в Колорадо: дороги на запад и юг из Лидвилля к Буэна Виста. Солнце заходило над заснеженными вершинами Ла-Платы, горы Элберт и горы Массиве. Между ними пролегал живописный исторический перевал Индепенденс, ведущий к модным курортам Аспена и Сноумасса, где жизнь отличалась неторопливостью и расслабленностью.

Колорадо похож на девушку, которую я знал когда-то. Он прекрасен при любом освещении. Каждый раз, когда меняется угол падения лучей, появляется что-то новое. Иногда обнаруживается что-то скрытое от глаз. В конце сентября и начале октября палитра Колорадо начинает меняться. Снег ложится на горные пики. Буйство красок достигает кульминации и начинает тускнеть. Увидеть Колорадо осенью — все равно что заглянуть в тронный зал. Колорадо зимой представляет собой воплощенное величие. Можете считать это признанием в любви.

Когда Бог создавал это место по своему слову, Он явно здесь задержался.

Я въехал в Буэна Висту сорок пять минут спустя и увидел женщину в голубом пуховике, сидевшую на краю тротуара. Голова ее была опущена на руки, ноги — в водосточном желобе. Она привалилась плечом к столбику парковочного счетчика. Ее куртка была порвана и с одного бока запачкана тормозным следом. Перышки выбились из дырки на плече, порхали вокруг и путались в ее волосах. Ее джинсы тоже были порваны на колене. Футляр для гитары исчез, а вокруг нее валялись куски того, что когда-то называлось гитарой. Зеленого «Форда» нигде не было видно.

Я стоял перед красным светофором с работающим двигателем и смотрел на нее. Зажегся зеленый свет, но движение в это время суток практически отсутствовало. Я переждал еще один цикл светофора, наблюдая за тем, как она встает и пытается надеть рюкзак. Ее правая рука была в крови и явно сильно ушиблена, а может, даже сломана. Она откинула с глаз волосы, но лыжная шапочка сбилась набок, и волосы еще больше стали ей мешать. Рядом с ней растеклась лужица крови. Шатаясь, она оперлась на паркометр и попыталась восстановить равновесие.

Я дернул ручной тормоз и выскочил из джипа как раз вовремя, чтобы увидеть, как закатываются ее глаза, а голова клонится вперед. Ее руки разжались, и она рухнула.

Прямо в мои руки.

Я стоял на тротуаре и держал незнакомую раненую женщину. Я подхватил ее рюкзак и подвел ее к джипу, где меня окутал исходивший от нее пьянящий запах. Вот оно. Тот самый аромат, который я чувствовал, когда заливал бензин. Я усадил ее и снял с ее головы шапочку, потому что она закрывала ей рот, а девушка явно нуждалась в свежем воздухе. Лишь тогда я увидел ее лицо.

Я резко выпрямился. Ни за что. Этого не может быть.

Я наклонился в салон и посмотрел на женщину еще раз. Должно быть, меня смутил цвет волос, и она стала старше, — впрочем, как и я. Но аромат остался, и это, без сомнения, был аромат «Коко Шанель». Особенно когда она пользовалась этими духами.