Семейная тайна - Ольга Карпович Страница 3

– И сядь нормально: впереди гаишник, – добавил отец, снова отворачиваясь к дороге.

Автомобиль свернул с проспекта в один из переулков и притормозил у аптеки.

Ася хорошо знала это место.

После развода родителей она осталась жить с матерью, но той по работе часто приходилось отбывать в длительные командировки. И тогда Ася отправлялась «погостить» к отцу. Отец же, работа которого была связана с разъездами по Москве, часто таскал ее за собой.

Почему бы ему было просто не оставить ее в своей квартире – Ася не понимала. Подозревала, что тому просто скучно колесить целый день туда-сюда в одиночестве и возит он ее за собой вместо радио, чтобы было с кем потрепаться по дороге.

В последние годы, после того, как прогорел очередной сверхгениальный изобретенный отцом бизнес, дед пристроил его по знакомству в главный офис большой сети московских аптек – заниматься поставками медицинских препаратов. По долгу новой службы отцу нужно было развозить по аптекам коробки с лекарствами, сверять накладные, отслеживать: имеется ли необходимое количество лекарств на складе.

Честно сказать, Ася удивлялась, как отец при своей безалаберности и несобранности умудрялся с этим управляться. Случалось, он срывался посреди ночи, вспомнив вдруг, что оставил где-то документы, или не распорядился, чтобы со склада отгрузили еще две коробки одноразовых шприцов, или попросту забыл одну из коробок в багажнике машины.

Да что там – ей самой, во время их совместных рейдов, временами случалось напоминать отцу о чем-то, что он забыл сделать, подбирать со стойки оставленные им бумаги, ключи или кошелек.

Правда, в конце концов, прощелкав все дедлайны и получив нагоняй от начальства, он все-таки выруливал из ситуации с успехом.

Ну, значит, таков уж был его стиль работы.

Отец заглушил мотор и обернулся к Асе:

– Посидишь минутку? Я сейчас.

Он вышел из машины и направился ко входу в аптеку.

Ася лениво наблюдала за ним, снова задрав колени к подбородку.

Отцу было уже тридцать восемь – по мнению пятнадцатилетней Аси, возраст не то чтобы преклонный, но уж точно не юношеский. Тем не менее Макс, как он предпочитал себя называть, умудрялся достаточно успешно косить под этакого вечного подростка. Среднего роста, стройный и подвижный, с выбритыми висками и подчеркнуто небрежно топорщившимися на макушке длинными темными прядями, в искусно потертых джинсах, мягких замшевых мокасинах и с накрученным вокруг шеи, несмотря на жару, шарфом, – отец и в движениях отличался какой-то мальчишеской ловкостью, расслабленной ленивой грацией. Так что, в общем, было неудивительно, почему на него вечно западали девушки лет на десять младше.

Асю эта неистребимая юность отца раздражала почти так же сильно, как и его желание быть для нее приятелем, своим в доску парнем. Ей все время казалось, что все это его якобы понимание ее подростковых проблем – неискренне, наигранно и имеет целью втереться в доверие, выведать побольше, чтобы потом сдать с потрохами строгой мамочке.

Так было не всегда.

Ася порой сама удивлялась, почему весь мир, еще пару лет назад казавшийся простым и понятным, доброжелательным и интересным, однажды вдруг превратился для нее во вражескую территорию, на которой нужно держать ухо востро и не щелкать клювом.

Почему так происходит?

Почему еще вчера все было так просто и естественно, а потом ты вдруг словно снимаешь розовые очки и начинаешь видеть повсюду ложь, неискренность, ханжество и мещанство? Неужели к пятнадцати годам у человека отрастает наблюдательность? Ты вдруг начинаешь замечать, что мама, всегда внушавшая тебе: отца нужно уважать и слушаться, несмотря на их развод, в разговорах с подругой зовет его не иначе, как «этот ублюдок Воронцов»? Или она же, всегда внушавшая тебе всю эту добропорядочную бредятину про «умри, но не давай поцелуя без любви», начинает вдруг таскаться на свидания с омерзительным толстосумом Ломовым, у которого пальцы вечно жирные и лоснящиеся, словно он ковырялся ими в банке шпрот.

А мама говорит тебе с надрывом:

– Ты не понимаешь… Я так устала, я не ломовая лошадь, чтобы тянуть тебя одна. Я просто хочу немного стабильности, немного покоя.

Почему отец, вечно трындящий о том, как он понимает Асю и что для него нет ничего в жизни дороже дочери, вечно оставляет ее в машине – в духоте, по три часа любезничая в аптеке с фармацевтшами, которые на него облизываются.

Зачем он вот сейчас тащит ее к деду? Ведь бабушка сказала, что он без сознания, умирает…

Господи, что, если он умрет прямо при них, прямо когда она будет с ним в комнате!

Она же немедленно, в одну секунду сойдет с ума от ужаса.

А отец об этом совершенно не думает, ему хочется только показать всей семейке, какой он положительный, примерный семьянин, заботливый отец. Чтобы его перестали, наконец, считать безнадежным придурком, вечно прощелкивающим все на свете.

Вот сейчас он явится туда и будет изображать безутешность, как будто и не флиртовал с гребаной аптекаршей еще час назад, нисколько не переживая за умирающего отца.

Как будто бы и не называл деда за глаза старым маразматиком.

А ей, Асе, дед всегда нравился.

Нравилось, как он сердито жует кончик папиросы – кто вообще сейчас курит папиросы, кроме ее деда? Как он называет ее стрекозой, быстро целует в висок, обдавая запахом табачища и какого-то древнего одеколона. Даже то, как он, разбушевавшись, сдвигает кустистые седые брови и орет на домашних, – нравилось. По крайней мере, это было честнее вечного благообразного притворства, которое выдавали остальные окружавшие ее родственнички.

А теперь он болен, наверно, через пару дней его не станет.

И это так страшно, что впору заорать что есть сил и убежать к черту на кулички. А придется еще делать понимающее лицо, выслушивать фальшивые причитания и «держаться молодцом».

Омерзительно!

И вся эта ложь, вся эта фальшь – повсюду.

Весь этот идиотский взрослый мир ею пропитан до самых корней.

Так всегда было, она просто раньше этого не замечала? Или все действительно испортилось, как только она повзрослела?

И эти уроды еще осмеливаются что-то ей внушать, воспитывать! На себя бы посмотрели, честное слово.

Неужели они думают, она и в самом деле хочет прожить свою единственную неповторимую жизнь так же, как и они? То есть попросту спустить ее в канализационную трубу, погрязнув в этом болоте вечной лжи, притворства и алчности?

Нет уж, не дождетесь!

* * *

Самолет оторвался от взлетной полосы и начал набирать высоту. Александра сняла туфли и вытянула вперед ноги. Она не успела переодеться, заехала домой лишь на минуту, побросала в чемодан минимум необходимых вещей – и сразу выехала в аэропорт. Строгий брючный костюм, в котором она утром выехала в офис, совсем не годился для длительного перелета, сидеть в узких брюках и пиджаке было крайне неудобно. Что ж, по крайней мере, хорошо, что она летит бизнес-классом и может вытянуть вперед ноги, не упираясь коленями в переднее сиденье, что при ее высоком росте уже было большой удачей.