Исповедь пофигиста - Александр Тавровский Страница 3

Я не боюсь ограниченного пространства, лишь бы в нем мне было хорошо. Я привык спать в кабине, жрать в кабине, а если повезет, то и трахаться. Конец любого пути для меня страшнее смерти под колесами «скорой помощи». В конце любого пути — ни фига хорошего, поэтому я теперь никогда и никуда не тороплюсь.

А в девяносто первом году поторопился: написал объявление в газете, что возьму грузовик в аренду. Взял небольшую «ифу», пристроился с нею к маленькой компании. И вдруг фирму, в которой я взял машину, продали по частям.

Пришел к нам какой-то молодой чувак Андрей и купил мою «ифу» вместе со мной. Кроме меня, эту телегу никто не знал. А я знал — бывает же такое! Я продался Андрею за пятьсот баксов. Неизвестный водила за пятьсот баксов! Ничего, а?..

Как-то Андрей спросил:

— Ты сегодня вечером свободен? Хочешь подзаработать?

— Конечно, — сказал я, — машина на ходу.

— Нужно поездить всю ночь, просто поездить, и все.

— С грузом или без?

— Неправильно понял. На «БМВ» покатаешь двух ребят.

— О’кей!

Приехали два «ребенка» — бандиты с рождения. У каждого по телефону «хэнди» и пистолету «марголин», ну и морды, конечно, зверские. Дети же! Мне тоже сунули ствол с двумя обоймами.

Заехали мы в летнее кафе. Вдруг звонок по «хэнди»: срочно — Московский мост, съезд на заправку. Пришпорили меня, уши прижал, лечу сто сорок по городу, даже не зная зачем. Подъезжаем. Оказывается, менты взяли какого-то главного бандита и там начинается сходка: каждую секунду подъезжает по машине.

Смотрю, к перилам моста прижали какого-то чувака. Развернули «девятку» поперек и стали медленно наезжать на него задом. Еще метров пять — и он отпечатается на багажнике. Вдруг между ними протискивается черная «волга». Хрен знает откуда! Тот чувак вырывается и на карачках — в открытую дверь. «Волга» срывается с места прямо из-под «девятки», а та, блин, врубается в ограждение. Бандиты как взбесились, такой ор! Меня пнули в спину:

— За ней! Рви!

Замелькали улицы. Чувствую, те хотят вырваться за город. Мои бандиты начали стрелять и что-то орать по «хэнди»: видно, наводили своих. Попали не попали, но «волга» свернула в какой-то долбаный переулок и пошла к центру с включенными фарами, с воем, под все светофоры и знаки. Дурдом! Это ж мы сейчас прямо на Крещатик выскочим. Этим все пофиг, а я еще даже не крещеный, просто еврей и ни хрена больше!

Но до Крещатика мы, слава богу, не доехали. «Волга» затормозила у какого-то здания: задок чуть не перелетел через передок, а мы волчком на тротуар. Все урны посносили… Пока кружились да разворачивались, я успел увидеть, куда нас занесло: прямо к райотделу милиции. «Волга» стоит перед самым входом вся в дырках. И уже в ментах.

Через две улицы мои бандиты сменили номера. Я даже не глушил двигатель, а голову держал руками, чтоб она не так тряслась.

— Мы что ж, — дрожу, — за ментами гнались?

— Нет.

— Тогда чего ж они в ментовку приплыли?

— А больше им некуда. Усохни!

Потом меня погнали по дурацкому адресу, сел парень-мент — и снова на стрелку. И так до утра…

За каждую такую ночь Андрей мне отстегивал тридцать долларов, днем я отсыпался.

Андрей ко мне подобрел, позволил возить себя на «БМВ». Как-то на стрелке я видел самого Папу: для рядового бандита — память на всю жизнь! Вообще, Папа в Киеве бывал редко. Его в городе нет, он ни при ком и ни при чем. Все команды только с глазу на глаз, по телефону никакого базара — ни заданий, ни угроз: приедешь — поговорим. А на сборища Папа всегда посылал… Чижика или Стрижика, как его?

Когда Папа приезжал на фирму, мы сразу же становились вдоль стенки по стойке смирно, все, кроме Андрея. Но и с Андреем, племянником своим, Папа за руку не здоровался.

Сперва заходила его правая рука — Чижик или Стрижик… На три буквы… Во, Чук! За ним еще пара борзых, а потом уж и сам Папа с несколькими насекомыми.

Папе под пятьдесят. В миру звали его Виктор Рыбкин, за глаза Рыбка. А кодла его так и звалась — бригада Рыбки. За всю свою жизнь Папа всего восемь лет жил на свободе. Зато вор в законе, бронированная «вольво», вилла под Киевом, жена и двое детей в придачу. Труба!

Голова полуседая и полулысая (волосы чуть-чуть пробиваются), вся в шрамах. С его авторитетом можно и вообще без волос жить. Вел себя строго: входил не как моряк — влево-вправо, — а спокойно, вдумчиво, по сторонам не смотрел, только перед собой.

А мы, я уже сообщал, сразу сами по стенке и не дергаемся. Андрей предупреждал:

— Дернетесь — получите пулю без базара, потом посмертно реабилитируем.

Пока Папа молчит — стоим, скажут уйти — уходим. Пионерлагерь! Свои звали его Витя; я, Рыжий, вообще не мог к нему обратиться напрямик, даже с вопросом. А он ни с кем, кроме Андрея, не базарил. Андрей говорит ему:

— Мы купили грузовик с водителем.

— Как ездит?

— Нормально. Жрет мало.

Это он о машине, хотя я тоже жру мало.

Витя, Папа наш, никогда не ругался. Он всегда был то ли под кокаином, то ли под героином, как бы размягченный: сядет, развалится на стульчике и тихо-тихо говорит. Девочек обожал. Когда ездил по бригаде, в машине всегда была телка. Такой и в календаре не увидишь.

В папиной бригаде было до тысячи лбов.

— От какой бригады?

— От Рыбки.

Папа имел гостиницы и заправки. Но что, он сам будет бензин разливать? Он говорит:

— Саша, хочешь заработать бабки? Бери сто тысяч баксов, покупай заправку; деньги все мне, а я тебе буду платить по полной ставке.

Папа по мелочи не дурил. Таких фирм, как наша, у него около трехсот. Не отдашь бабки — в Турцию!