Фосфор - Свен Лагер Страница 3

Моя комната находилась на восьмом этаже того высотного дома и была заставлена желтой мебелью из ДСП. Даже ночник был вмонтирован в стенку, доходившую почти до моей кровати. Еще в этой крохотной комнатушке имелось окно, открывавшееся только сверху. Тем не менее я всегда знал, что прямо за стеклом — обрыв. А на дне пропасти — маленький затоптанный газон с неувядающим терновым кустом (или бог его знает еще чем) в середине. И никому так и не удалось его растоптать. А это окно… Ощущение клаустрофобии из-за того, что его можно только приоткрыть сверху, но не распахнуть по-настоящему. Поэтому оно было вечно открыто, и ночами я слышал гул автотрассы. Он казался металлическим пыхтением куда-то очень спешащих муравьев. Хороший был звук. Я устраивался поудобнее, вслушивался и читал при этом книгу. Книгу, буквы в которой становились все более расплывчатыми по мере того, как слипались глаза.

Шорох муравьев словно гипнотизировал меня. Дыхание успокаивалось. Я как-то читал книгу о морских путешественниках, слушавших песни сирен. «Когда оно закончится?» — начинал думать я некоторое время спустя. Что это за бесконечный саундтрек? Подобно пластинке без последней борозды. Потом я просыпался, ночник надо мной еще горел, а я лежал в постели одетый. Нужно было идти в школу. Песни сирен пропадали. За окном снова шумел день.

А вечером я опять лежал на кровати с книгой и прислушивался. Шумы и шорохи, думал я, рассказывают мне все истории на свете. Не просто байки из «Ридерс дайджест». Потому что должно существовать нечто большее, чем истории «Ридерс дайджест»! Иначе и быть не может! И у меня появлялось утешительное ощущение, что муравьиное пение рассказывает мне те, другие истории. Все разом. Это настолько во мне засело, что теперь мне кажется, в этом гуле заключается всё. Вся жизнь. И ее столько, что наполняет меня с невообразимой скоростью и все равно не знает конца и края.

Я рассказал об этом Лауре, однажды на озере. Вокруг была тишина, и я спросил ее, что она слышит. Слышит ли и она гул, появляющийся в ушах оттого, что так тихо. Я-то думал, возможно, это только у меня… Возможно, что гул автотрассы возвращается ко мне в те моменты, когда нет других звуков. Но Лаура лишь ответила, нет, здесь очень тихо. Потом она захотела поцеловать меня. Но мне хотелось слушать этот гул, понять, тот ли это, что в моей комнате, остался ли он у меня в голове. А она ни капельки не обиделась, такой милой была Лаура, такой хорошей.

После времени с Лаурой я отправился в Париж. На пару месяцев. Отдохнуть от старых историй. Жил в маленькой мансарде — такой маленькой, что, едва зайдя, приходилось сгибаться. В скате потолка имелось крошечное окошко, и чтобы посмотреть на соседние крыши, приходилось просовывать в него голову. Я всякий раз представлял себе, что будет, если я в нем застряну. И голова останется снаружи. Ведь мимо моей комнаты никто и никогда не проходил. Я не слишком рассматривал крыши Парижа. От одной только мысли, что моя голова может застрять в этом окне, я несколько раз едва в штаны не наделал.

В комнатушке помещались раскладушка и мой чемодан. А вместе со мной эта гномья нора была забита под завязку. У меня не было денег, а потому я лежал на кровати. Надо мной окно и беззвездное небо. Лишь белые испарения ночью и серо-голубые испарения днем. Никакого солнца. Солнце не водило знакомства с этой дыркой в крыше.

Денег было так мало, что иногда даже не хватало на сигареты. Но курение — необходимость, думал я, особенно если нет денег. Впрочем, и она ничего не меняла. Поэтому я лежал на раскладушке и думал, что лучше лежать и дремать, чем слоняться по городу без денег. Время от времени в мое окошко попадало немного тепловатого воздуха, и проведя пару дней неподвижно, я стал чувствовать себя легко, будто стал разжиженным. Без денег город меня не интересовал и его обитатели тоже, равно как их не интересовал без денег я сам, а посему торчание в комнатушке казалось наилучшим времяпрепровождением: целыми днями витать в облаках, а ночи коротать в полусне.

В организме должен быть запас опия, на случай если лежишь неподвижно, как это делал я. Как наширявшаяся рок-звезда, которая только и делает, что валяется в забытьи, потому что окружающий мир ее больше не интересует. Или забытая эволюцией железа зимней спячки, которая приходит в действие, лишь когда валяешься без дела и незаметно переступаешь тот порог, когда ты просто лежишь и скучаешь, но и заснуть больше не можешь. Лежишь пластом без всякой причины. Напряжение тока в цепи все падает, а затем зажигается красная лампочка. Остановка.