В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин Страница 3

Торпедовцы, не торопясь, шли от ворот наказанной команды на свою половину поля, брели не обнимаясь, не ликуя, – не оставалось сил. Им матч сегодня тоже достался нелегко.

Продолжать игру в оставшееся время не имело смысла, хотя в центре поля нервно переминался распаленный Владик Серебряков и подгонял, поторапливал товарищей занимать свои места «Чего уж… – подумал Скачков. – Не успеть». Все же мяч поставили и разыграли, однако после первой же торопливой передачи судья, не отрывавший от секундомера глаз, вознес над головою руки и с облегчением дал продолжительный свисток.

Скачков чувствовал, как горит все его лицо. С ним заговаривали, он не отвечал. Скорее бы нырнуть в туннель. Досадный гол был в об-щем-то на его совести. Как он просчитался? Успей он вовремя на перехват, все получилось бы совсем иначе. Пускай даже ничья, – все-таки очко. А так… Третий матч сыграл «Локомотив» в нынешнем сезоне и пока не записал в таблицу ни очка, – одни «баранки».

Неудачное начало сезона угнетало его еще и потому, что в надеждах нового партнера «Локомотива» слишком многое было связано именно с ним, со Скачковым, с его возвращением в команду. В прошлом году он совсем было повесил бутсы на гвоздь, но снова вернулся к ребятам. Хотел помочь команде.

Но пока он не помогал, а больше подводил: и в Тбилиси, неделю назад, и сегодня.

Если бы можно было не появляться в раздевалке! Предстояло самое неприятное. Что там сейчас начнется, что начнется!

Впереди, мелькая новенькими бутсами, семенил судья. Черные трусы на нем были широки и спускались ниже колен. Судья отдирал на спине рубашку и шевелил лопатками, – сегодня пришлось побегать и ему.

Спуск в туннель усиленно охранялся милицией. Торпедовцы, радуясь победе, сбежали вниз одною дружной оживленной группой. Железнодорожники брели с поля разрозненно.

Сегодня, в день открытия сезона, все в городе жило футболом. Билетов не достать. На стадионе даже проходы были забиты. Так болельщики соскучились за зиму по футболу!

«Локомотив» все время давил и переигрывал. Игра пошла как-то сразу, и торпедовцам, надеявшимся на легкую победу, приходилось туго. Верные возможности упустили Мухин и Серебряков. Были и еще моменты. По тому, как складывалась встреча, «Торпедо» оставалось надеяться лишь на ничью, не больше. И – вот! Надо же, на самой последней минуте!

Щелкая шипами по бетонным ступенькам, Скачков скрылся в туннеле. Сегодня каждый взгляд, каждое сочувствующее лицо вызывали раздражение. Уж лучше бы свистели и орали в упор!

В пустынном гулком переходе раздавался перестук множества обутых в бутсы ног, далеко впереди, не переставая, хлопала дверь.

Обидно, очень обидно проиграли, – не по игре! И проиграли, если прямо говорить, по его вине. Прозевал, как и в Тбилиси. Снова не хватило сил до финального свистка.

Кто-то из игроков, кажется, Павлик Нестеров, виляя телом, на ходу снимал надоевшую, липнущую футболку, – сердито тащил ее через голову. Медленно, как посторонние, брели в раздевалку запасные. В тренировочных костюмах, натянутых поверх футбольной формы, с бутсами в целлофановых мешочках, они тащились вдоль самой стенки, давая обгонять себя запаленным, только что с поля игрокам.

В раздевалке Скачков появился после всех. Команда утонула в креслах, отключилась начисто. У Виктора Кудрина, лежавшего с обморочным лицом, часто-часто, как у загнанного, пульсировал голый живот. На чистом, застланном ковровыми дорожками полу валялись раскрытые сумки, скинутые бутсы, измызганные футболки. В углу возился, укладывая в чемоданчик инструменты, тишайший старичок Кондратьич; сапожник. Ему здесь больше делать нечего, сейчас он соберется и потихонечку исчезнет. Если бы выигрыш, так он еще остался бы, послушал разговоры, вместе со всеми выпил чаю. А сейчас – не до разговоров, не до чаю.

Голый мускулистый Комов, озабоченно наклоняясь, вытирал смятой футболкой натруженные ноги и шевелил пальцами. Иногда он вполголоса говорил что-то Сухову, тот, в конец обессиленный, не отзывался на его реплики. Маркин, как был на поле в свитере, в перчатках, сидел с понурой головой и, подбрасывая кепку вверх, ловил ее на палец. Подкинет – поймает, подкинет – поймает… На его ноге во всю длину от бутсы до бедра чернела подсыхающая грязь. Сегодня он пластался, как никогда, и взял несколько немыслимых, безнадежных мячей. Все, выходит, зря!

Проковыляв в свой угол, Скачков свалился в кресло, раскинул ноги, бросил руки. Сил не было даже стащить футболку. Вымотал же его сегодня Полетаев, будто подряд два матча отыграли. Что там, кстати, у него? Скверно, если перелом. И вообще все скверно. Открыли, называется, сезон!

С закрытыми глазами он лениво закатал футболку. Чаю бы сейчас, сладкого, горячего! Кому сказать, чтобы налили и принесли? Если бы выиграли, так в раздевалке было бы не протолкнуться. Сейчас бы уже чашки по две выдули…

Угнетенное молчание в раздевалке было в общем-то обычным, так всегда бывало после проигрышей, однако сегодня в нем угадывалось нечто необычное. Казалось, это было молчание людей, щадящих виноватого. Ему и в Тбилиси никто не сказал ни слова, все вели себя так, будто ничего не произошло, но такая деликатность команды ранила больнее любых упреков. Орать можно на молодого, – поиграет, научится, – а что толку пушить игрока, у которого все позади? Разве только зло сорвать…

Распахнулась дверь и долго не закрывалась, пропуская сразу несколько человек. Не меняя позы, Скачков скосил глаза. Шурша плащом, в раздевалку стремительно вошел Иван Степанович, старший тренер, за ним Арефьич, второй тренер, никого из посторонних. В комнате сразу стало тесно, хотя все, кроме Ивана Степановича, отошли за большой стол с макетом футбольного поля, на котором перед самым нача-лом матча тренер, быстро двигая намагниченные фигурки, давал последние установки. Сейчас металлическая крышка стола с макетом поля опущена, на ней лежала чья-то пустая сумка и стоял оставшийся с перерыва недопитый стакан чаю с ложечкой.

Зашевелившись в креслах, ребята выжидающе замерли. Все знали, что руководство команды было в раздевалке у торпедовцев.

– Увезли Полетаева. На «скорой», – отрывисто сообщил Иван Степанович. – Перелом. Почти открытый.

Он остановился посреди раздевалки и, напустив на лоб седую прядь, удрученно замолк. Он машинально покачивал коленкой правой ноги да изо всех сил, словно норовя прорвать подкладку, засовывал в карманы кулаки.

Не выдержав паузы, сдержанно вздохнул Алексей Маркин и принялся вращать на пальце кепку. Анатолий Стороженко, защитник, приподнялся в кресле и с неприятною гримасой, морща подсыхающее лицо, стал стаскивать с уставших ног тесные теплые гамаши. Где-то в углу стукнули о стенку сброшенные бутсы.

– М-да… – произнес наконец Иван Степанович, горестно качая головой. – А игра была наша. Отдали! На ерунде отдали. Да еще парня поломали. Какого парня!

Все, кто находился в раздевалке, не отозвались ни словом, ни движением. Что тут станешь говорить? У Скачкова защемило сердце, он ниже опустил голову, щекам стало горячо. «На ерунде отдали»… Конечно, на ерунде. А на чем же еще? И вот из-за ошибки одного страдают все.