Ты сияй, звезда ночная - Каори Экуни Страница 3

Отпиваю немножко ледяного немецкого вина. А Муцуки — брюзга.

Податься мне некуда. Перебираюсь на диван. Решаю спеть лиловому человечку песенку. «Белое Рождество» Бинга Кросби. Единственное, что я умею, — петь по-английски. Сижу, потягиваю свое вино и напеваю свою песенку. Вино — обычное, дешевое, но вкус у него приятный, сладковатый.

Подходит Муцуки. Отнимает у меня бутылку.

— Пить из бутылки не принято, знаешь ли.

Внезапно мне становится ужасно плохо.

— Отдай! — говорю.

Муцуки исчезает в кухне — ставит бутылку обратно в холодильник.

В знак протеста стараюсь петь как можно громче — так, что горло саднит и в ушах звенеть начинает. Но Муцуки и бровью не ведет.

— Хватит вести себя как ребенок, — советует он.

Чувствую — прямо у меня за спиной кто-то смеется, издевается надо мной. Оборачиваюсь. Смотрю — ясно, это опять Древо Кона. И тут терпение мое наконец лопается. Хватаю первое, что под руку попалось, — пыльную тряпку и флакон с полиролью — и запускаю в дерево. Осточертели мне эти взгляды!

— Секо! — Муцуки подбегает, крепко обнимает меня.

Мне несказанно горько. Плачу в голос, взахлеб. Ничего не могу с собой поделать, не могу взять себя в руки. Пытаюсь сдержать слезы — вместо этого начинаю задыхаться. Муцуки на руках уносит меня наверх, укладывает в постель, утешает, уговаривает поспать — мол, сразу полегчает… но его добрый голос только раздражает и заставляет чувствовать себя еще несчастнее, так что я продолжаю судорожно всхлипывать.

Постепенно слезы утихают, нагоняют сон… Просыпаюсь я уже вечером. В доме — ни пятнышка, единой пылинки и то не осталось.

— Душ принять не хочешь? — предлагает Муцуки.

— Давай пойдем куда-нибудь поужинаем, Рождество все-таки, — говорю.

Ну почему всегда так? Муцуки — такой добрый, ласковый. Иногда это просто трудно выносить!

— Муцуки?

Нет, думаю, на будущий год непременно приготовлю нам что-нибудь потрясающее.

— Что, милая?

— А давай на следующее Рождество елочку поставим…

Муцуки смеется — ясно, ласково и легко, как всегда.

— Ну, год-то пока что этот, — говорит он и протягивает мне сверток, — а вот тебе и подарок.

Развязать зеленую ленточку. Развернуть белую бумагу. Внутри — что-то маленькое, серебристое, в форме лилии. Даже для яичного веничка и то слишком маленькое, слишком изящное.

— Взбивалка для шампанского, — объясняет Муцуки. — Будешь наполнять свое шампанское хорошенькими маленькими пузырьками.

— Чудо какое, — говорю, — прелесть! А теперь, — продолжаю, — давай-ка выйдем из дома, купим самого что ни на есть классного шампанского — и выпьем сегодня ночью!

Муцуки качает головой:

— Для хорошего шампанского тебе такая игрушка не нужна.

— Значит, для пузыристости дешевого шампанского?! Ну и дикая же идея для подарка!

Я определенно впечатляюсь.

Первым его подарком мне вообще был плюшевый медведь. Бледно-розовый, с эффектом выстаренности, втиснутый в гигантскую коробку, обвязанную лентами. Мы только познакомились, и на следующий же день последовал этот подарок.

Второй подарок был еще необычнее. Глобус из прозрачной пластмассы. Я в этот глобус влюбилась с первого взгляда. Он стоил дорого, я, когда блокноты покупала, увидела его в магазинчике у метро… а он купил и слова не сказал. Он вообще знает, что мне дарить.

— Тебе нравится?

— Конечно, нравится! — кричу.

И — вспоминаю. Вспоминаю — ужас, ужас! Ведь сегодня же Рождество, а у меня для Муцуки и подарка-то нет! Не подумала, забыла…

— Ну и чего же вы желаете откушать? — смеется он.

— Знаешь, Муцуки, я вообще-то телескоп для тебя заказала, только в магазине говорят — конец месяца и все такое, так что они предупредили: его вовремя могут и не привезти…

Красиво вру, — так гладко, сама себе удивляюсь!

— Ух ты, телескоп! — Из глаз Муцуки буквально сыплются искры. Мой муж — из тех несчастных, что привыкли верить людям на слово.

Интересно, сколько супружеских пар нынче вечером тоже будут ужинать в ресторанах?

Я смотрю — и вижу: огни наших комнат отражаются в чистых, сверкающих оконных стеклах.

Так и живем… все вместе.

Лиловый человечек — и Древо Кона.

Муж-гей — и вечно пьющая жена.

И все мы — только смутные, сплетенные отражения в оконных стеклах.