Между Богом и мной все кончено - Катарина Масетти Страница 3
Между Богом и мной все кончено - Катарина Масетти читать онлайн бесплатно
Я рассказала Пие, что для меня вера в Бога обусловлена временем года. Бог приходит ко мне вместе с кроншнепами.
— А я думаю о Боге, когда одна гуляю у моря, — сказала Пия. — По-моему, оказавшись в одиночестве возле моря, невозможно не вспомнить о Боге. Один раз я даже задумалась на полном серьезе о том, что, может быть, само море и есть Бог, ведь из него произошла жизнь на Земле. Но сколько я ни пыталась рассмотреть в море Бога, я видела лишь понурое морское божество с увядшими водорослями, свисавшими с головы, которое окружали старые пакеты из-под молока.
— Неужели человек и вправду должен сам искать Бога? — спросила я. — Люди ведь каждый день повторяют, что Он спас их души, ты словно щелкаешь кнопкой и становишься прекрасным и счастливым. У нас в классе есть такая девочка. Когда она об этом рассказывает, мне кажется, она под экстази… Наверное, я никогда не встречала такого миссионера, который смог бы меня убедить. А к тем мальчишкам-проповедникам, причесанными на косой пробор, что в одной руке держат Библию, а в другой ящик для подаяний, я не могу относиться серьезно.
— Наши соседи по даче миссионеры, — сказала Пия. — Зимой они всегда в Африке — спасают души и работают с утра до вечера. Один раз я спросила отца семейства, может ли язычник, который вообще никогда не встречал миссионера, попасть на небеса. «Не думаю, — ответил он. — Но Бог будет очень милосерден к тому, кто ни разу в своей жизни не узнал Единственного и Истинного Бога». Это прозвучало так, словно они будут сидеть на почтительном расстоянии от чистилища и жарить на гриле сосиски или что-то вроде того. А те погрязшие в грехах язычники, что не приняли христианство, когда им предлагали, отправятся прямиком в печку.
— Была б я язычником, я бы держалась подальше от этих миссионеров, — сказала я. — Лучше к ним не приближаться! Сидишь ты себе, довольный и ни о чем не ведающий в джунглях, а тут на тебе, миссионер со своими проповедями, хочешь не хочешь, а приходится выбирать, иначе не поздоровится.
Пия задумчиво посмотрела на меня.
— Интересно, а с какого момента считается, что ты уже все узнал? — поинтересовалась она. — Должен ли язычник прочитать весь Новый Завет, чтобы его могли обвинить в том, что он не принял предложение? Или достаточно увидеть миссионера издалека, ну, скажем, на расстоянии пяти километров, и, считай, дело решенное? Надо бы им установить сигнализацию: объявляем миссионерское предупреждение на всей территории южных джунглей в течение трех дней! Не выходите из дома, иначе наткнетесь на скалу!
— Как можно выбрать, во что будешь верить, если и выбора никакого нет? — спросила я. — Нельзя же стать на полгода мусульманином только из чувства противоречия, чтобы потом забросить это дело, быть проклятым на века и мучиться в их мусульманском чистилище. Мне, пожалуйста, религию с недельным сроком аннуляции заказа, вдруг разонравится! Да о чем мы вообще говорим?
— Кажется, мы пытаемся не говорить о Боге, — сказала Пия.
И тут мы прекратили этот разговор.
В детском саду у нас была такая доска с отверстиями, в которую надо было забивать деревянные бруски разной формы. Я могла часами забивать четырехугольный брусок в круглое или треугольное отверстие. И какое же необыкновенное чувство посещало меня, когда я попадала в отверстие нужной формы!
Примерно то же я ощутила, встретив Пию. Она была моим четырехугольным отверстием. Сейчас, когда я об этом думаю, мне хочется схватить молоток и вдребезги разбить что-нибудь хрупкое и драгоценное. С недавнего времени все отверстия, которые попадаются на моем пути, имеют неподходящую форму, хотя они в этом, безусловно, не виноваты. Сколько ни стучи, все без толку.
Дело не в том, что в те времена мне не хватало подружек. Нет, они были, но все они оказались круглыми отверстиями для моего четырехугольного бруска.
Например, Йенни, которая живет в нашем подъезде двумя этажами ниже. Она была моей лучшей подругой с тех пор, как мы сюда переехали — когда родители развелись, мне тогда было три года. Мы играли с утра до вечера и дрались не на жизнь, а на смерть. Мы были похожи, как одного поля ягоды — ну, скажем, как брусника и клубника. Она маленькая, шустрая, жесткая, благоразумная, а я большая, слабохарактерная и незрелая (так бы сказали близкие, пока я не слышу). В остальном мы очень похожи — и в плохом, и в хорошем.
Раньше мы с Йенни учились в одном классе. Один день мы ходили в школу в обнимочку, щебеча, как помолвленные. А на другой держались друг от друга на расстоянии пушечного выстрела и делали вид, что не знакомы. Мы соревновались во всем, начиная с того, у кого больше двоюродных братьев и сестер, и заканчивая тем, кто хуже подготовился к урокам.
Недавно Йенни поступила в медучилище, и я вижу ее довольно редко, по утрам мы встречаемся на автобусной остановке.
Один раз я ей рассказала какую-то смешную историю, услышанную от Пии, и Йенни бросила на меня недобрый взгляд. У нее теперь другие подружки, но чувство собственности по отношению ко мне до сих пор ее не покидает.
«Пия — это такая лохматая, у которой физиономия, будто поперек рта огурец застрял?» — неприятно пошутила она, и я громко расхохоталась. Отчасти потому, что это действительно было смешно. У Пии были прямые светлые волосы и высокие скулы, и, когда она улыбалась, скулы оттопыривались, словно концы огурца, застрявшего поперек во рту. А отчасти потому, чтобы показать Йенни, что мы по-прежнему друзья.
Так она сказала однажды в октябре, и позже я это вспомнила. Это Йенни сообщила мне, что Пия умерла. В тот день, когда ее привезли, у Йенни была практика в больнице. (Нет, только не сейчас! Не могу об этом говорить!)
Но разумеется, трусиха Линнея чувствовала себя предательницей — ведь я засмеялась, — и поэтому на следующий день угостила Пию шоколадным пирожным в школьной столовой.
Мы сидели, положив ноги друг другу на стулья. Раскрыв на столе блокноты, выставляли отметки парням — прямо как шестиклассницы. Только теперь мы надеялись, что разбираемся в этом вопросе получше, чем в прежние беспечные времена. Мы надевали темные очки и, сидя на корточках в столовке за горшками с искусственными растениями, шпионили так, что никто не догадался бы, за кем мы наблюдаем. У нас даже были такие маленькие наклейки, чтобы выставлять отметки, — божьи коровки, сердечки, лягушки и мухи.
— Маркус, четыре божьих коровки из пяти возможных! — сказала я. — За волосы, золотистый загар, бейсболку и еще за то, что он так мило шепелявит и стесняется этого.
— Три. Минус одна за то, что он ударяет за Сарой.
— А что такого, Сара ведь нормальная девчонка?
— Нормальная. Но она симпатичнее, чем я. Этого я простить не могу, — строго сказала Пия, и Маркусу пришлось присудить трех божьих коровок.
— Юхан! Со стороны кажется, что он нормальный парень, а на самом деле из тех, кто думает, будто удачно пошутил, когда смачно рыгает тебе в лицо. Три лягушки!
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии