Неизбежность лжи - Игорь Симонов Страница 3

– И ты действительно веришь в то, что говоришь?

– Конечно, папа, я давно уже не врал тебе, и с чего бы мне сейчас начинать. А Тессе, – он снова улыбнулся, – и вообще никогда не врал.

– Милый, – тихо сказала она, – я никогда не поверю в то, что Костя делает какие-то плохие вещи.

– Ты не веришь потому, что не хочешь верить, и потому, что он умеет так складно говорить, – отмахнулся отец.

– Папа, – уже серьезно продолжил Костя, – я сейчас живу в гораздо большем согласии с самим собой, чем раньше. Я больше не являюсь винтиком, пусть даже и заметным, в большой машине, которая едет неизвестно куда и неизвестно зачем. Я всегда могу отказаться от предложения, если оно плохо пахнет…

– С возрастом люди теряют обоняние, по себе знаю, – перебил отец.

– Неправда, – снова вступила Тесса, – ты мне сам говорил, что все хуже чувствуешь запах цветов, но дерьмо чувствуешь за милю.

– О, – миролюбиво простонал отец, – как всегда заканчивается тем, что вы оба против меня, хорошо еще ребят нет, а то пришлось бы мне против четверых одному, и это в моем преклонном возрасте.

– Да, – сказал Костя, – конфликт поколений, обычное дело.

– И ты, Тесса [1], – сказал отец по латыни, встав со стула, подойдя к жене, снимая с нее плед и заворачиваясь в него с головой. Все засмеялись. Разговор продолжился, но не было уже того напряжения.

– И все-таки я скажу тебе по поводу винтика, машины и зла, – отец налил себе и Косте еще граппы. – Ты был заметным винтиком маленькой машины, доставляющей локальное зло, а теперь ты стал незаметным винтиком огромной машины, целью которой является постоянное распространение глобального зла. Ты стал частью системы, которую я ненавижу и презираю и которую, я полагаю, ненавидишь и презираешь ты.

– Любимый, – Тесса обошла стол и обняла отца за плечи, дотрагиваясь губами до его седой головы, – давай уже закончим, это слишком много для одного вечера, я не хочу слушать про мировое зло, я буду плохо спать.

– Я уже закончил, – отец глотнул граппы и приложил руку Тессы к своим губам, – я должен был это сказать и сказал.

– Папа, – улыбнулся Костя, – если тебе нужно было, чтобы последнее слово осталось за тобой, то оно осталось за тобой.

– Но ты с этим не согласен, – спросил отец.

– Это не тот вопрос, на который можно ответить «да» или «нет».

– Это никогда не кончится, – вздохнула Тесса, – я пошла спать. Спокойной ночи, мои дорогие.

– Спокойной ночи, Тесса, – Костя смотрел ей вслед, пока она поднималась по лестнице, – я думаю, ты не представляешь, как тебе повезло, – сказал он, обращаясь к отцу уже по-русски. Отец согласно кивнул головой.

– Это ты не представляешь, как мне повезло.

– Если бы я написал сказку про единственную оставшуюся на земле женщину или фильм бы снимал, то Тесса точно была бы главной героиней.

– Да, – сказал отец, – это является косвенным подтверждением того, что твоя личная жизнь за последние два года не сильно продвинулась вперед.

– Может, и не продвинулась, а может, и продвинулась, – сказал Костя, – мы, маленькие частицы в глобальной системе зла, обречены на то, чтобы сталкиваться на своем пути с другими частицами все той же системы.

– У-у, – протянул отец, – это что-то новое, слышу в твоем голосе легкое раскаяние, сожаление, грусть или это у меня что-то со слухом?

– Со слухом все в порядке, папочка, есть и раскаяние, и грусть, но совсем не по тому поводу. Глобальная система зла, безусловно, существует, и ты совершенно прав про винтики и так далее, беда в том, что я не вижу, где прячется глобальная система антизла. Я бы в нее самым маленьким винтиком пристроился, но никак следов найти не могу. Ты, да Тесса, да Никита с Андреем, да этот дом – силы не равны.

– Неужели все так плохо?

– В том мире, папа, о котором ты ничего не хочешь знать, все именно так плохо и даже еще хуже, если копнуть глубже, чем достает моя персональная лопата. А ты про личную жизнь… Ну какая там личная жизнь среди глобального зла…

– …частью которого ты являешься, – продолжил отец гнуть свое, хоть уже и вполовину не с тем напором.

– Частью которого все являются, папочка, потому что глобальное зло это и есть окружающий нас мир, и те крупицы добра, которые прячутся в душах тех, кто еще душу не продал, а таких все меньше и меньше, эти крупицы добра, даже собранные вместе, …в общем, ты сам все понимаешь.

– Два года назад, когда ты уезжал отсюда, казалось, что тебе удастся найти какой-то другой путь, – задумчиво сказал отец.

– И мне казалось, и поверь, что я нашел не самый худший путь. По крайней мере, я знаю, что делаю и зачем, а этим мало кто может похвастаться.

– И ты не можешь, сынок. Это ты думаешь, что знаешь, какие А и Б сидели на трубе и кто их туда посадил и откуда взялась сама труба.

Костя засмеялся.

– Это смешно – про трубу. Сейчас придумал?

– Да, – сказал отец.

– Правда, смешно, – повторил Костя, – кстати, и в том, что касается личной жизни, все тоже неплохо, можно даже сказать, хорошо. Бог даст, скоро сами увидите.

– Да ну, – развел руками отец, – так что же ты молчал. Тессе сам скажешь?

– Конечно скажу, пошли спать.