Дисциплинарный санаторий - Эдуард Лимонов Страница 3
Дисциплинарный санаторий - Эдуард Лимонов читать онлайн бесплатно
Разнеженный, живущий в кредит (и часто за счет презираемых «слаборазвитых» стран, у которых он за бесценок скупает raw materials [8], сельхозпродукты и собирает гигантский урожай процентов за предоставленные кредиты), «цивилизованный» человек панически боится unemployment — свободы. Потому он каждый день отдается под покровительство государства-опекуна, потеряв (отказавшись от них сам!) основные привилегии человека, присущие ему как биологическому виду,— независимость и свободную волю.
За послушание его награждают ЗАМЕНИТЕЛЯМИ. Его грезы о путешествиях воплощаются в организованный туризм, жажду авантюр он может безопасно удовлетворить, включив теле или пойдя в синема. Полицейские романы и фильмы с неумеренным количеством револьверов и выстрелов — substitute [9]необходимой человеческому существу ежедневной дозы борьбы за жизнь. Отвыкнув от защиты самого себя, современный «цивилизованный» человек параноически озабочен своей security. [10]Но его вмешательство в обеспечение его же security не только нежелательно, но карается законом. В цивилизованном обществе мягкого режима безопасность граждан — есть бизнес полиции.
В обществе мягкого режима (в этом его принципиальное отличие от жесткого) не Партия, не банда злоумышленников подавляет трепещущее большинство, но все в той или иной степени подавляют всех, сами. Ибо таков характер отношений. Однако многих общество мягкого режима обслуживает лучше. Ничтожный Винстон Смиф оказывается в нем в лучшем положении, чем энергичный (пусть и позер) О'Брайян. (Я вижу, как Смиф в этот самый момент выставил варикозную ногу на асфальт автодороги, ведущей к Лазурному берегу. Пробка. Впереди тысячи машин со Смифами и Джулиями и их детьми, отправляющимися в отпуск… О'Брайян, водрузив на нос очки, грустно читает Библию в камере тюрьмы Флёри-Мерожис. Выпалил из охотничьего ружья в соседей — эмигрантов-арабов, не вынеся шума…)
Чтобы они не забыли, что живут в наилучшем из обществ, доместицированным массам демонстрируют с большим удовольствием дистрофических африканских детей, облепленных мухами. Или скелеты Аушвица… Мораль этих демонстраций такова: бесполезно пытаться устроить какое-либо другое общество. Поглядите, к чему приводят попытки. Что произвел марксизм в Эфиопии и гитлеровский фашизм…
И напуганные массы сидят тихо. И опыляют их мозги паблисити сыров, вин и стиральных порошков. Предлагают им покупать суперделикатную туалетную бумагу и носить не черные, но ярких, детских расцветок ткани. (К насильственной математизации и насильственному озвучиванию жизни следует еще добавить и насильственную «инфантилизацию».)
Среди всех преступлений наиболее ужасным (но вовсе не наказуемым) является преступление против самого себя — неиспользование индивидуумом его собственной единственной жизни. Слушал глупые музыкальные шумы, парковал автомобиль, занимался нетяжелым, но неинтересным трудом, а срок пребывания на земле закончился. Коллектив, так называемое «цивилизованное человечество», преуспел в создании (и навязывании всем вплоть до самых окраин планеты) бесцветной, скучной, глупой, лишенной реальных удовольствий жизни. Жизни домашних животных.
Против насилия Большого Брата, старого hard-режима в сапогах и зловещей униформе возможно было однажды (как доказывает история, это рано или поздно происходило) подняться на восстание. Но вот подняться на восстание против собственных слабостей, возможно ли?
В основе книги лежит метафора — уподобление современного «развитого» общества санаторию для психически больных, где гражданина-больного содержат и лечат в мягком и все же дисциплинарном климате. Уподобление понадобилось мне для создания эффекта остранения, для того, чтобы читатель поглядел бы на привычный ему окружающий его мир чужим взглядом (в данном случае моим.— Э.Л.). Невиннее совсем еще недавно широко распространенного несправедливого уподобления СССР — ГУЛАГУ уподобление европейских (и европейского происхождения) обществ санаториям родилось, я признаю, в именно этой семье уподоблений: общество-тюрьма, общество-концлагерь. Почему бы не санаторное общество?
Я вынужден был пользоваться английской и французской социальной терминологией по той простой причине, что, уехав из СССР много лет назад, русской просто не знаю.
В книге нет ничего, что бы не было уже известно читателю. Я лишь сложил всем видимые элементы в мою картину. Важен мой взгляд.
Возможно было выбрать сотню цитат из Ницше, Маркса, Фрейда, Достоевского… и украсить ими книгу, но я предпочел внятно изложить мои мысли и мое видение мира. (Не обладая латинским полемическим темпераментом, я склонен, скорее, к ясной сухости.) Цитаты употреблены только в практических целях, а не для подкрепления моей позиции мнениями авторитетов.
В книге мало внимания уделено полиции. Потому что в «неполицейских», я настаиваю на этом, санаторных государствах мягкого режима полисирование есть одна из функций администрации, и как самостоятельная сила полиция не выступает. То же самое можно сказать об интеллектуалах, оттесненных media [11]со сцены. Сегодня интеллектуалы не есть самостоятельная сила. Функция производства prefabricated [12]мнений узурпирована media. Сегодня мыслитель не Вольтер, не Сартр, но Ив Моруззи и Бернар Пиво [13]— мыслители. Основная масса интеллектуалов служит в сфере развлекательного обслуживания санаториев, в университетах и исправно выполняет свои функции. Интеллектуалы сегодня — привилегированная вспомогательная группа, и их претензии на обладание истинной истиной абсурдны, так же как и претензии на якобы особую «революционность».
Если в сфере производства профессиональные категории, определяющие граждан, достаточно многосложны, то человек социально-поведенческий может быть сведен к куда более простым категориям. Потому я оперирую в книге категориями: «People», «администрация», «идеальные больные», «возбуждающиеся», «жертвы», а не какими-нибудь узаконенными: blue-collar worker, white-collar worker [14]и пр. Все большая универсализация стилей жизни, вкусов, потребностей и потребляемых продуктов сделала так, что различные отряды обществ (профессиональные, возрастные, с различной покупательской способностью etc.) слились в один, с единой социопсихологией — в People. Я намеренно отказался выделить из People буржуазию и мало употреблял термин middle class, поскольку сегодня поведенческая психология рабочего мало или совсем не отличается от психологии буржуазии.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии