Белое отребье - Джон Кинг Страница 3

Но тем, сидящим в вертолете, ее действия кажутся подозрительными — она находится на пустыре, рядом нет ни пабов, ни забегаловок, ни клумб, ни детских площадок, только случайно зашедшие бродяги, детям тут делать нечего, люди выгуливают здесь собак, и мальчишки писают через ограду вниз, когда замечают «Порше» или «Мерседес», — политиканы называют это хулиганством завистников, но Руби знает, что дети есть дети, вместо мочи могли быть и камни, такие опасные игры время от времени происходят, — и даже если она ничего и не сделала, они ее арестуют, никаких сомнений, но вертолету приходится вздернуть вверх и парить в свободном полете, стараясь проследить, куда она движется, скоро вернутся полицейские на своих фургонах, будут следовать инструкциям, пытаться окружить ее, и она останавливается, чтобы взглянуть на вертолет, — диспетчер занят, она все равно для них мишень, система в полной боевой готовности, и не с кем поговорить, никакого шанса объяснить, вокруг переулочки и тропинки, — ей не нужны эти заботы, ей нужно найти людей, все внезапно вышло из-под контроля, ей нужно быть с людьми, сама по себе она мертва.

Теперь Руби идет медленно — если она будет нестись на всех парах, люди только встанут и уставятся на нее, — она проходит вдоль улицы, поворачивает направо, идет дальше, телезвезды маячат в открытых окнах, теперь за угол и мимо заросшей обочины, она слышит изумленный возглас — его издает один из мальчишек, сидящих на обгоревшей машине, судя по виду, они братья, сотни теней черного цвета, освещенный скелет «Форда», но она знает, что вертолет не будет здесь снижаться — пилоту нужно помнить о директивах и принимать во внимание нужды общества, он не может рисковать, иначе заденет дом, всполошит людей, поднимет панику, это называется «цепная реакция», — детям с шелушащейся красной кожей больше нечем заняться, кроме как сидеть на капоте ржавой машины и попивать газировку, маленькие мальчики с голой грудью играют в футбол, и она видит их выпирающие ребра, две девочки гладят кошку, — гул вертолета, головы вздергиваются вверх, она знает, что он хочет снизиться прямо здесь и атаковать ее с воздуха, напугать ее, пилоту тоже хочется повеселиться, но в то же время остаться в тени, просто направить сюда людей.

…Руби тихо, как мышь, смотрит на заднюю левую лапу Бена, лежащую на краю дивана, парикмахер срезает шерсть, показывается маленький кусочек серой кожи, и собачьи губы снова приподнимаются — он не хочет, чтобы его шерсть состригали, на это должна быть его воля, и потом, если у него будет меньше шерсти на теле, он будет выглядеть глупо, — почему-то Руби кажется, что что-то тут не так, Бен такой хороший мальчик, любит всех и все вокруг, он влюблен в жизнь, он даже пытается играть с соседской кошкой, принюхивается к ней, пока она не шлепает его лапой по носу, и он убегает, обнюхивает Руби после того, как та погладила кошку, очень заинтересованный, и если видит другую собаку, то срывается вперед — поздороваться, он всего два раза в жизни дрался, оба раза с кобелями его возраста, — они дрались, а Руби стояла неподалеку на дороге, смеялась, показывала пальцем, спрашивала маму, говорят ли собаки и кошки на одном языке, у него большие уши и все время шлепают, мама называет его мультяшным псом — слишком уж дружелюбный, но он не будет вести себя хорошо, когда придут ночные грабители — с ними-то он не станет церемониться, если же другие собаки нападают на него, он отступает, машет хвостом, никаких переживаний, — просто он так себя защищает, в каждом видит только хорошее, да и Руби точно такая же, люди всегда говорят, что у нее доброе сердце.

Человек в белом пальто вовсе не парикмахер — он лезет в сумку, достает вату и банку с мазью, шприц с длинной иглой, маленькую бутылочку с жидкостью, — Руби смотрит, распахнув глаза, потом зажмуривается, вспоминая рассказы о том, как мама и папа в первый раз принесли Бена домой, — давно, еще до того, как она сама родилась, — ей нравится слушать, как он был трехмесячным щенком и так жадно ел свою еду, что они было подумали, что он заболеет, ему все еще нравится желе, большие куски мяса, он прямо как ребенок, живущий в чьем-то саду, вначале испуганный, — мама говорит, он думал, что умер и попал на небеса, — а теперь он живет в этом доме, где его так любят, люди могут быть жестокими, представьте себе, он раньше в доме-то никогда не бывал, прожил все три месяца в собачьей конуре, а ведь Бен такой красивый мальчик с этим белым воротничком на черной шее, с белым пятном на животике, — любит, когда ему чешут животик, — сперва он даже боялся выходить на улицу, опасаясь, что его не пустят обратно, и когда он разбегался, чтобы запрыгнуть на диван, у него не получалось, потому что он раньше никогда такого не делал, пробовал снова и снова, пока у него не получилось, он долго пытался понять, как же взбираться по лестнице, мама его приподняла и поставила его передние лапы на ступеньку, и после нескольких шагов он понял и побежал наверх быстро-быстро, как только мог, — вертолет включает прожектор, уже темно, хватит этих воспоминаний.

Руби покидает широкую улицу и бежит вдоль аллеи, срезая путь, начинаются маленькие домики, с которых цемент свисает хлопьями, сосульками, домики похожи на замороженные арктические скульптуры, игрушки из двух частей — древесины и красок, земля под гравием и высушенные рощицы деревьев рядом с домами, квадрат травы, совсем незаметный, — эта однообразная каша заканчивается, и запах рыбных палочек доносится из окна первого этажа дома, электронное биение сердца, новый оранжевый байк и флюоресцирующий скейтборд, брошенные стройматериалы, кирпичи и ступка, червеобразные капли асфальта выглядят так, как будто был отлив, после которого остались фигуры из песка, — Руби останавливается, чтобы передохнуть, может быть, полицейские потеряли ее, она решает, в каком направлении идти дальше — туда или сюда, пот покрывает ее кожу, направо или налево — первый путь быстрее, зато второй безопасней, множество столбов и сужающихся дорожек, на улицах зажигаются фонари, но тускло, две толстые женщины в тренировочных костюмах и кроссовках стоят перед входной дверью и болтают, попивая из алюминиевых баночек диетическую пепси-колу, неожиданно раздается рев, и воздух снова свистит — вертолет нарушает все правила игры, пугает детей, и женщины мгновенно понимают, за кем охотится вертолет, они говорят Руби, чтобы та ныряла вон туда, в узкую горловину темной тропинки, — все будет в порядке, если она пройдет между домами, — долю секунды Руби раздумывает, словно замороженная в луче прожектора, а мозг отсчитывает время.

Старое сердце Бена бьется в его груди — все со временем вырастают и старятся — он лежит себе на диване, розовеет след от срезанной шерсти, ветеринар вставляет иглу шприца в пузырек со снадобьем, наполняет до нужного уровня, выпускает из шприца воздух, наклоняется вперед, — рука мамы лежит на глазах Бена, так что он не видит, что происходит, — и ветеринар втыкает иглу в ногу собаки, секунду Бен пытается вырваться, — но мягкое ощущение маминой руки, гладящей его глаза, почесывающей его лоб, успокаивает, она нежно что-то шепчет, как будто напевает песенку, — хороший мальчик, — его шерсть мягкая, — такой красивый пес, хороший-хороший песик, — ветеринар медленно вводит жидкость, и мама плачет, он убирает шприц и встает, а мама поглаживает голову Бена, всхлипывая и задыхаясь, и почему-то Руби понимает, что Бен мертвый, что он уже на небесах, и ловит в своих грезах кроликов, и носится по огромным полям, но она не понимает, как же так быстро все это произошло, она не уверена, она прислушивается к разговору доктора с мамой, — может, она ошибается, — Руби продолжает наблюдать, ветеринар поднимает обмякшее собачье тело с кушетки и заворачивает его в одеяло, на котором Бен всегда спал, мягкое старое красное одеяло, шерсть на нем скаталась в шарики, и ветеринар уносит сверток из дома, а Руби отправляется обратно в свою комнату и, уставившись в окно, смотрит, как Бена кладут в кузов машины ветеринара и потом эта машина уезжает прочь.