Дознаватель - Маргарита Хемлин Страница 3

Я вышел.

Вдруг подумал, что у Лилии Воробейчик курей не водилось. За хатой располагался подсобный сарайчик с барахлом. К тому же я проявил небрежность в изучении документов. Не посмотрел — или замужем Ева, в то время многие после замужества оставляли девичью фамилию. Непонятно, чем занимается, на какие средства живет.

Уточнение наметил на послезавтра. Чтоб дать Еве Воробейчик и ее так называемой тетке расслабиться.

Явился в форме.

Калитка оказалась запертая. На громкий стук открыли скоро.

Портниха Полина Львовна Лаевская, бывшая в настоящую минуту в доме, меня узнала в лицо и обрадованно сказала:

— Все-таки советская власть людей в обиду не отдаст! Ни за что не отдаст! Я сейчас так Еве и объясняла. Нет на всей земле такого, что б советские органы не обнаружили. Правда, товарищ капитан? Вы про Лилю явились рассказать? Если что тяжелое, так вы сначала мне расскажите, а я мягенько потом Евочке донесу. Прямо на подносе донесу. Осторожненько. Я умею. Вы меня знаете.

Она говорила лишние слова и не торопилась вести меня в хату. Я сделал замечание, что нахожусь при исполнении и ненужного слушать не желаю.

Пошел впереди и сам толкнул дверь.

На кухне царил порядок и блеск.

Лаевская протиснулась через меня в дверь. Причем нарочно задела объемной ногой.

— Извиняюсь, товарищ капитан. Я вас смутила. Вот вы при исполнении, а покраснели. Это с моей стороны нехорошо. Евочка выбежала в магазин. А Малка спит. Там, за занавесочкой и спит. Как младенец. Правильно говорят: что старый, что малый.

На столе — небольшом и круглом, с вязаной белой скатеркой, стояли две рюмочки-наперсточки, графинчик с вишневой наливкой. Наливка, сразу видно, прошлогодняя, потому что, во-первых, нового урожая еще надо дождаться, а во-вторых, сильно загустевшая. Аж на стекле внутри прилип темно-бордовый слой. Вроде кровь.

Лаевская распоряжалась как у себя, достала еще одну рюмку.

Покрутила ее перед своими глазами и вопросительно протянула мне:

— Вы, конечно, выпивать наливочку не будете, а я для порядка на стол поставлю. Чтоб по-человечески.

Я не хотел создавать конфликт на пустом месте и утвердительно кивнул.

Лаевская села.

Сел и я.

Она не выдержала тишины первая:

— Ну, что про Лилечку расскажете?

— Я по другому поводу. И вам бы сейчас лучше уйти, Полина Львовна. Хоть я вас целиком уважаю.

— Ой, конечно, я уйду. Раз так надо для пользы. Вы мне только одно словечко скажите — что случилось, что вы сюда по другому делу?

Я повел себя правильно и сразу отдал себе должное без бахвальства и самолюбования. Я заинтересовал Лаевскую и теперь через некоторое время смогу из нее вытянуть много полезной, важной информации. Она в расчете на получение взамен информации с моей стороны выложит все, что знает. Не придумала б лишнего, вот в чем вопрос.

Со значением произнес:

— Это служебное дело. Прошу удалиться.

Она посмотрела за занавеску и прошептала, моргая глазами в ту сторону:

— Если у вас секретно, так вы при Малке не говорите, хоть она спит или как. Она делает из себя сильно глухую, но ей палец в рот не ложи.

И громко, в сторону той же занавески, сказала:

— Как вы советуете, так я делаю. Ухожу. А вы ждите Евочку, ждите. Она вот-вот придет. Пока наливочки выпейте Лилечкиной, никто ж не увидит, так ничего страшненького. Сладкая наливочка. Лилечка сладкое любила.

Когда я зашел в дом на улице Клары Цеткин, часы показывали ровно два часа дня. Ушел в половину четвертого. Читал газеты с этажерки, слушал тихонько радиотарелку.

Малка из-за занавески носа не высунула. При этом я отметил, что она отправляла малые естественные надобности в горшок или что-то подобное.

Ева не появилась.

Рюмку выпил. Назло себе. Такую слабость я проявил впервые. Устав есть устав. А я проявил. Перед самым своим уходом. И не напрасно. Наливка прогоркла, и я сделал вывод, что женщины ее пить не пили. Только делали вид, на случай, если кто заглянет.

Потом обошел хату со всех сторон. На заднем дворе действительно находились куры. Сарай очистили от барахла и переоборудовали в курятник. На земле обнаружил крошки светлого цвета и обломки коржей. Крупно наломано, вроде с целью показать, что именно маца.

Участок огорожен не слишком высоким, но плотным забором. Через тонкие просветы между досками взрослый не пролезет. Значит, вход в дом один — через пресловутую калитку. Я опять проверил — хоть еще при деле Лилии Воробейчик удостоверился. Я тогда и дом выучил на пять.

И задний двор, и передний. А вот многое за два месяца переменилось. Хоть бы взять курей.

Следил за калиткой с разных точек наблюдения. В дом никто не заходил и не выходил тоже.

В семнадцать часов я бросил и плюнул.

Меня ждала настоящая работа. И я не вправе был отвлекаться на личное. А что личное, уже тогда подсказала моя совесть.

Ночью приснился маленький круглый стол из дома Воробейчик.

На стол хотели водрузить в гробу тело убитой женщины, чтоб начать прощание. Гроб не помещался. Терялось равновесие, и он хотел упасть.

Гроб сняли.

На стол улеглась другая женщина, такая же, как в гробу, только голая, со словами при этом:

— Надо не так, а вот так.

Она свернулась калачиком, вроде утробные младенцы. И хорошо получилось.

Ей сказали:

— Раз ты так хорошо тут поместилась, так мы с тобой и будем навек прощаться. А Лилия пускай цветет и пахнет дальше.

Возможно, последние слова я додумал. Но суть точная.

Не буду скрывать. Я сразу лично на себя много взял. Не поделился с товарищами и друзьями по работе впечатлениями. И в результате варил все в себе самом.

Налицо, по сути дела, ничего и не было. Но к дому на улице Клары Цеткин я стал не на шутку присматриваться. Конечно, в свободное от тревожной службы время.

Так, я установил, что в дом постоянно (за два дня несколько раз) ходила портниха Лаевская.

Несколько раз туда-сюда шнырял преклонный старик еврей с торбой.

Обнаружился лай собаки. Раньше, у погибшей Лилии Воробейчик, двор на цепи не сторожился.

Цвинтарша наружу не появлялась.

И главное — Евы Воробейчик не наблюдалось никак.

Свет в окнах со стороны улицы, где заборчик пониже, горел допоздна. Часов до одиннадцати вечера.

Факты — упрямая вещь. И факты говорили, что их надо осмысливать. Осмысливать не получалось.